Узелки на косынке

Аленкин дом стоит на берегу Мени, небольшой речушки, которая едва-евда ползет по лугу. В жару она почти совсем пересыхает. Но весной... Ого, весной Меня бурлит водоворотами, гудит водопадами, разливается пшроко-широко, затопляя луга.

Потом, когда сойдет полая вода, луга вновь оживают. Буйно цветут в ту пору луговые травы. И вскоре здесь начинается сенокос. Целыми днями стрекочут за Меней косилки, урчат тракторные стогометатели, укладывая сено в высокие стога. Издали стога похожи на огромные буханки.

Еще вчера Аленка вместе с матерью ворошила на лугу сено, складывала его в небольшие копешки. Но сегодня тихо за речкой; сено уже убрано, и колхозники начали сенокос совсем в другой стороне, на берегах другой степной речки - Березовки.

Еще рано, прохладно, и Аленка, проводив брата Миньку в садик, снова улеглась в кровать с книжкой в руках. Аленка читала и не слышала, как под раскрытым окном орал я бесился петух Король.

Такой громкий титул петух получил за свой высокий, в частых зазубринах, гребешок, напомииающий королевскую корону. Голос своего Короля Алёнка безошибочно узнала бы среди сотен других. Король всегда пел с прибавкой к своему обычному «ку-ка-реку» окончания - «курра!», словно напоминал хозяйке:

- Нас кормить пора!

Вот и сейчас Король зарядил во дворе под окном:

- Ку-ка-рекку-курра! Нас кормить пора! Нас кормить пора!

- Пора, пора, Король! - охотно согласилась Аленка. Она положила юнижку на одеяло и в одних трусах и майке выскочила во двор.

В кладовой она зачерпнула миской пшеницы из хлебного ларя и рассыпала ее у ворот, под навесом, где обычно мать кормила кур. Подражая матери, Аленка тонким голосом стала созывать кур:

- Цып, цып, цып!..

А потом Аленка вынесла ведерко густого пойла для теленка Егорки. Егорка совоем еще молодой. У него на широком лбу только еще появились небольшие бугорки - будущие рога. Егорка очень любит поиграть с Аленкой. Вылив пойло, он взбрыкнул задними ногами и ткнулся лобастой головой прямо в Аленкин бок. Аленка шлепнулась на землю около кадушки с водой. Упрямый Егорка подобрался ближе, поддел лбом кадушку. Она опрокинулась, и теплая вода, нагретая солнцем, окатила Аленку с головы до ног.

- Ох! - выдохнула Аленка, поднимаясь. - Дурачок какой! Что я теперь буду делать без теплой воды?! Чем я стану полы мыть, чем стану стирать Минькины штаны и рубашки?! Какая я теперь работница без теплой-то воды?!

Аленка рассердилась, подхватила лежавший на земле прут - Минькину «острую саблю» - и хлестнула Егорку по круглому боку.

- Вот тебе, проказник лобастый! Вот тебе, шалунишка! Егорка ошалело понесся по двору. Он так смешно дурачился, так смешно взбрыкивал ногами и крутил головой, что Аленка засмеялась. И правда, чего сердиться на такого глупышку? Ведь он совсем малышок, ему от роду всего три месяца!

И Аленка, посмеиваясь, ухватила Егорку за ошейник и повела его на улицу пастись на лужайке. Она привязала теленка к колышку и отправилась, наконец, завтракать сама.

Перед умывальником, стаскивая с головы косынку, Аленка нащупала рукой узелки на одном из её концов. Их всего пять: пять узелков - пять маминых наказов, которые Аленка должна выполнить за весь длинный день. Эти узелки - памятные. Их приучила завязывать Аленку покойная бабушка.

Умывшись, Аленка села за стол, развязала два узелка. Значит, куры и Егорка уже накормлены. Осталось еще три важвых дела: стирка минькиного белья, мытье полов и, наконец, прополка моркови на школьном огороде, на опытной грядке.

Забот полон рот! Поневоле, чтобы не забыть, заведешь записную книжку или станешь завязывать узелки!

Наскоро позавтракав, Алёнка опять выскочила во двор, к колодцу, принялась наливать воду в кадушку и большое железное корыто. Пока солнышко согревало воду для стирки, Аленка успела вымыть полы в комнатах и сенях. Вот и еще одного узелка не стало на косынке. Хорошо!

Вода к тому времени в корыте прогрелась, и Аленка приступила к стирке. Ей часто приходилось стирать минькинобелье. Наказанье с ним, с этим Минькой: никак на него не напасешься рубашек и штанов! Чистую одежду домашние видят лишь тогда, когда Минька переодевается. Уж рос бы он поскорей, чтоб ей помогал дома похозяйству. Одной, как ни крутись, тяжеловато и... скучко! Скоро она и подружек своих забудет!

Намыливая рубашку, Аленка вздохнула. Нет, не потому, что устала, а просто из-за того, что на улице была страшная жара. Эх,на Мене бы сейчас побыть, покупаться в прохладной воде!.. Ишь, как там озоруют, купаясь, ее подруги. Смеются, шалят. Завидно стало Аленке...

Наконец штаны и рубашки заболтались на кольях плетня, и Аленка радостно развязала еще один уэелок. Хорошо! Теперьуж не страшно, можно и к подругам побежать на реччку, можно и повеселиться. Морковь на школьном огороде она прополет после обеда, к вечеру, когда станет не так жарко.

А пока скорее за обед, Аленка вынула из печи суп и кашу, принесла из погреба кринку молока. Не спеша поела и, заперев дом, побежала к реке. И как была в трусах, майке, так и залетела в воду.

Поднялся к солнцу фонтан брызг, расцвела над Меней разноцветная дуга-радуга!

- Ух, ты! Эх, ты! - повизгивала от удовольствия Аленка, окупываясь.

Быстро летит время на речке, совсем незаметно. Вот уж подружки стали в садик собиратъся - пришла пора брать домой своих меньших сестренок и братишек. Пошла за своим Минькой и Аленка.

В палисаднике красивого двухэтажного здания, в плотной тени акаций, играли малыши. Внимание Аленки привлекла глядящая в небо ракета. В ней сидел, важно держа штурвал Минька. Он крутил черный диск, смотрел в небо и командовал. Да, да! Минька, оказывается, умел не только ездить на своем «гарячем Воронке», но и командовать ракетой!

- Тли! Два! Лаз!.. Вниманаие! Старт! — как настоящий командир, отдавал он распоряжения.

- Есть сталт! - отвечали другие «космонавты», прижавшиеся к горячему боку ракеты.

- Тогда поехали! На Луну! — закричал Минька и заулы- бался довольно, крутя черную баранку.

Ребята играли «в космонавтов», и как ни упрашивала Аленка брата, тот никак не хотел идти домой.

Я еще на Малс не летал! Погоди! - кричал в ракете Минька. - И на Венелу еще надо слетать. Постой!

- Некогда, Миня, понимаешь, - уговаривала Аленка, по- казывая брату последний узелок на косынке. - Скоро отец и мать с сенокоса придут, а у меня морковь в школе еще не прополота. Одна моя грядка осталась. Мне стыдно будет от других ребят. Нельзя мне от них отставать. Идем, Минечка!..

Аленка все же сумела уговорить брата, пообещав ему, что завтра упросит отца сделать во дворе стоместную ракету.

На школьный огород Аленка захватила байковое одеяло, часть минькиных игрушек. Одеяло она расстелила на меже, подле морковной грядки, усадила на него Миньку, набросав ему игрушек. Но Минька не стал заниматься пустяками. Он «оседлал» своего Воронка, взял в руки «острую саблю» и уст-ремился к забору, где росла крапива.

- Пранилыво, Миня! Давай, руби ее! - крикнула Аленка. - Я ведь сейчас, мигом прополю и опять пойдем на ракете кататься.

И Аленкины руки замелькали над густой ботвой, выдергивая сорняки.

...Солнце уже уплыло за далекую Анастасовскую рощу, когда с сенокоса вернулись усталые отец и мать. Они вошли в избу и заулыбались.

Минька важно, спокойно посапывал в своей кровати у раскрытого окна. Спала и Аленка. Она спала сидя, уронив белую голову на стол, на свои черные от загара руки. Рядом на столе лежала светлая косынка. На ее уголках уже не было ни одного памятного узелка.