НАРСПИ (I)

Поэма

Перевод П. Хузангая

В селе Сильби

Месяц март к концу подходит,

Смотрит солнышко нежней.

И в Сильби, селе чувашском,

Начал таять снег дружней.

Почернели косогоры;

Под живительным огнем

На холмах трава густая

Пробивается кругом.

Плача, вдаль зима уходит,

Хоть была люта, грозна;

И холодные льет слёзы

О прошедших днях она.

По оврагам, по ложбинам

Вешних вод журчат ручьи.

Но у солнца, как ни плачь ты,

Всё знойней, знойней лучи...

Слёзы зимние уплыли

В мутной речке подо льдом.

Вдоль по улице ребята

Побежали босиком.

Наступила всем на радость

Благодатная весна.

Горячо лаская, солнце

Будит землю ото сна.

Ожил темный лес, зелёной

Покрывается листвой.

Степь вдали зазеленела

И гордится красотой.

Ароматом нежным, сладким

Вешний воздух напоён.

Всюду птицы распевают,

И приятный всюду звон.

Слышны жаворонка трели

В поднебесной синеве.

Бойко прыгают ягнята

На шелковой мураве.

Пастушонок на свирели

Ладит песенки в степи;

Ждет обеда он и часто

Смотрит в сторону Сильби.

А живут в Сильби богато:

Не один там встретишь дом —

Под прохладой старых вётел —

Наподобие хором.

Вкруг села — плетень добротный,

За плетнем полны скирдов

И копён давнишних гумна,

Да бахчи полны плодов.

Вдоль по улице по главной —

Тесом крытые дворы;

И садов больших, тенистых

Пораскинулись шатры.

А вокруг домов — заборы

Крепостной стоят стеной;

И у каждого — ворота

С разузоренной резьбой.

Велико Сильби, за город

Можно издали принять.

Видно, знают здесь чуваши,

Как богатство наживать.

Близ села шумливо, быстро

Речка резвая бежит.

Солнце, словно вышивая,

По воде лучом скользит.

Синеву небес колышет

Зыбь, прозрачна и светла.

На себя любуясь, смотрит

В заводь старая ветла.

На мосту сидит дощатом

Рыболов-старик с крючком

И проворных рыбок хочет

Обмануть он червячком.

Чуть подальше ребятишки

Юрко плавают в воде.

Молча смотрит, хмуря брови,

На проказы малых дед.

Переходит речку путник,

Пробирается мостом,

Вышел на берег и тут же

Скрылся он в лесу густом.

На Сильби весною глянешь —

Скажешь: вот где сущий рай!

Незаметно дни проходят,

Радость жизни — через край.

Гомон птиц, радушный говор,

Ясный смех звенит вокруг.

И весенние напевы

Вдаль летят, лаская слух.

Сановито ходят люди

Вдоль по улицам; с утра

Целый день шумит, играет

В переулках детвора.

Мерно шествуют девицы,

Словно лебеди плывут;

Привлекают взор монисты,

Звоном ласковым зовут.

У ворот танцуют парни,

Гром и стук —- земля дрожит.

Хорошо в Сильби, прекрасно,

Там бы стоило пожить!

Нет сильнее человека

Во вселенной никого:

Он на суше и на водах

Стал хозяином всего.

Но владыка мира, миру

Человек покорен сам,

Светлый разум омрачает

Страсть его к вину, деньгам.

Кто не чтил великий калам,

Кто в дни калама не пил?!

В погребах глубоких мало ль

Пива каждый нацедил?!

Да, и пили мы, и ели,

И плясали чередой.

А без этого ты как же

Справить хочешь праздник свой?

Догорает день. На воле

Хмель бушует там и сям.

Все слышней в лесу под вечер

Эхо вторит голосам.

Вот в конце концов, уж к ночи.

Устает чуваш хмельной.

Грязь весенняя — периной,

Так и манит на покой.

И лежит чуваш, как барин,

Где он, что он — нет забот;

Громко песню распевает,

На всю улицу орёт:

«Хочешь есть — так поработай,

Хочешь пить — так попотей!

Честный труженик от чарки

Не откажется, ей-ей.

Чередой работать будем,

Чередой пиры начнем;

Если дома не найдется,

Так к соседу забредем.

У соседа нет хмельного, —

Так уйрану мы попьем;

Коль не будет и уйрана, —

Что даст Бог, мы подождем».

Миновал беспечный калам,

Время к севу подошло.

Но чуваш не отрезвился, —

Бремя хмеля тяжело.

Эй вы, пьяные чуваши,

Встаньте на ноги, пора!

Ведь вода пошла на убыль,

Зеленеет вновь гора.

Эй, родные, поднимайтесь!

Посмотрите по углам:

Надо плуг наладить к пашне,

Починить телегу вам.

Освежись водой холодной,

Чтоб румянец заиграл;

Да плотней ты пообедай,

Чтобы к пашне сил набрал.

Время выехать и в поле,

Ну-ка, братец, запрягай.

Дай здоровье, боже добрый,

И богатый урожай!

Красная девица

Одуванчик ярко-желтый

Средь травы цвететв степи

А в Сильби растет девица

С редким именем Нарспи.

На лицо она прекрасна,

Как цветочек полевой.

Очи — черные агаты —

Блещут силой огневой.

Вьется локон своевольный,

От косы спускаясь вниз.

В лад с походкою девичьей

Раздается звон монист.

Лишь окинет парня взором —

Затрепещет сердце в нем;

Улыбнется — переполнит

Душу негой и теплом.

Кто приветливо не взглянет

На цветок родных полей?

Кто, красавицу увидев,

Не вздохнет потом по ней?

Только сядет солнце — время

К хороводу выйти ей;

Вмиг умоется, повесит

Шельгеме на грудь скорей;

На плечо накинет звонкий

Свой теветь одним броском;

Лоб по-девичьи повяжет

Алым шёлковым платком.

Запоет ли в хороводе —

Будто пташка-соловей;

Захохочет — всякий скажет:

Нет девицы здоровей!

Этот голос всех пленяет,

В играх слышен он всегда...

Занялась заря, улыбку

Шлет последняя звезда.

И Нарспи в родимом доме

Безмятежно, мирно спит.

Сон ей снится легкий, светлый,

Радость, счастье он сулит.

А с утра Нарспи в работе,

Всё спорится, что ни взять:

Или с песней ярким шёлком

Начинает вышивать;

Иль берется шить и бойко

Мелким бисером строчит, —

Пес стальной с хвостом кудельны

То нырнет, то вверх взлетит;

Иль засядет ткать и ловко

Заиграет челноком;

Иль - за скальницу, и цевку

Намотает мигом с холм;

Иль, когда на лавке кошка

Станет лапкой рыльце мыть,

Ждет гостей она желанных,

Стол большой спешит накрыть...

Хорошо жила девица

До положенных годов,

До поры, пока в дом отчий

Не прислал жених сватов.

Нет богаче Мигедера

По окрестности по всей;

Дочь он любит и гордится

Красотой Нарспи своей:

«Кто имеет дочь такую?

Где такая рождена?

Башмаков ли нет у дочки,

Ходит без монист она?

Нет, таких девиц вовеки

Не видать селу Сильби!

Никакой чуваш не сможет

Холить дочь, как я Нарспи!

В чём нужда у Мигедера?

Кто в округе мне подстать?

В коробах просторных мало ль

Серебра, сукна, холста?

В закромах зерна — до крыши,

Не один такой амбар!

Масла, сыру, пива, меду

Не полны ли погреба?»

В верном слове нет обмана:

В чем нужда у старика?

Он богаче всех, деревне

Не тягаться с ним никак.

Двор — не двор, а город, — может

Заблудиться человек.

На его взлететь сараи

Не удастся птице ввек.

Полон двор вещей и горы

Разной утвари кругом.

Закрома в больших амбарах

До краев полны зерном.

Кони — чисто ургамахи,

Золотой овес жуют.

А коровы — словно бочки,

Да баранов целый гурт.

Далеко из Туригаса

Виден всем высокий дом.

Нет, не зря старик почтенный

Похваляется добром.

После масляной недели,

Нежно дочь свою любя,

Мигедер ее просватал,

Сделав сговор у себя.

С нетерпеньем ожидает

Свадьбу пышную народ:

— Два роднятся богатея,

Вот польется пиво-мёд!—

— Ах, когда синьзе настанет?

Как нам время скоротать?

Далеко ль веселый симек?

Как до этого нам ждать?..

А в дому у Мигедера,

Предвкушая свадьбы пыл,

Шьют приданое невесте,

Выбиваются из сил.

Но Нарспи боится свадьбы,

И, с собой наедине,

Имя милого Сетнера

Шепчет, плача в тишине.

На задворках, на отшибе,

Есть в селе избушка; в ней

Молодой Сетнер ютится

Вместе с матерью своей.

У красавца у Сетнера

Конь есть, славный ургамах,

Да с горячей кровью сердце,

Да еще старуха мать,

Пара рук могучих есть,

Да врагу на гибель—ярость,

Если враг затронет честь.

Это всё, что он имеет,

Всё богатство бедняка.

Мигедер же дочь не выдаст

За неравного никак!

А Нарспи Сетнера любит,

Потому о свадьбы дне

С грустью думает невеста

И вздыхает в тишине.

У ручья высокий жёлоб

Под развесистой ветлой.

Каждый день Нарспи-девицу

Ждет Сетнер там молодой.

В ожидании он поит

Ургамаха своего.

По утрам Нарспи приходит

За водою ключевой.

С парой ведер говорливых

Как покажется она —

Затрепещет грудь у парня,

Светлой радости полна.

Улыбается с тропинки

Нежногубая Нарспи.

А Сетнер стоит, сияет,

Весь от счастия кипит.

Очи огненные пылко

На красавицу глядят

И уста под первым пухом

Слово ласки ей дарят.

Вечер перед симеком

Звонко с жёлоба струится

Родниковая вода,

Серебром блестит на солнце

И сегодня, как всегда.

Воду черпает девица,

На тухье коралл горит.

Скакуна поя, красавец

Речь заводит, говорит.

На ветле высокой пташка

Песней тешится своей.

А у молодца выходит

Что ни слово, то грустней:

«Неужель, Нарспи, несчастье

На меня теперь найдет?

Неужель тебя постылый

На чужбину увезет?

Ах, уж нет мне, видно, доли.

Твой родитель — богатей;

И, кичась добром, он бедных

Не считает за людей».

— Не ропщи, Сетнер, напрасно,

На людей зачем роптать?

От родителей богатых

Мне куда же убежать?

Старики, а неразумны,

Как мне их уговорить?

Что нам делать, ты подумай,

Как теперь с тобой нам быть?

Лишь зайдет сегодня солнце,

Покрывало мне дадут:

С хужалгинским богатеем

Свадьбу шумную начнут.

Говорят, враг слишком грозен,

Как же быть в такой беде?

Ах, Сетнер, Сетнер, скажи ты:

Как спастись мне? Скрыться где?

Всей душой тебя любила

И жила одним тобой.

Всё же, юная, я вижу

День печали пред собой.

«Голова есть удалая,

Конь есть, славный ургамах,

Есть с горячей кровью сердце,

Да еще старуха мать;

Есть, что мне всего дороже:

Ты, кого я ждал, любя.

Но и враг есть кровный, ныне

Умыкающий тебя.

Погубить врага я смог бы, —

Есть могучих пара рук.

Но, когда его погубишь,

Есть страшней: мир зла и мук.

Коль сама б ты пожелала,

Посадил бы на коня—

И умчал бы конь ретивый

Далеко с тобой меня... »

— Ой, Сетнер, ступай скорее!

За водой идут сюда...

Век бы с милым говорила,

Не рассталась никогда...

«Так прощай, Нарспи, и помни

О несчастном обо мне!»

Конь отпрянул и стрелою

Полетел по крутизне.

А Нарспи смотрела, стоя,

Долго вслед ему с тоской

И не сдвинулась, покуда

Друг не скрылся за горой:

«Ах, прощай, прощай, тебя ли

Позабуду, милый мой?

Как с постылым жить я буду,

Разлучённая с тобой?»

Подошла к ручью соседка:

«Что горюешь ты, Нарспи?

Стар жених твой? Иль подарков

Не успела накопить?»

Но Нарспи—ни слова: воду

Зачерпнула и пошла;

Дома в грусти о Сетнере

Вся слезами изошла.

Что-то попусту старуха

Про себя в избе ворчит.

Мигедер повозку чинит

На дворе — стучит, кряхтит.

Старых сил ему не жалко:

Топором он тешет сам;

Ради дочери любимой

Пот струится по щекам.

«С малых лет её растил я,

Чтоб дождаться этих дней.

Уж последний раз для дочки

Поработаю моей.

Подросла, невестой стала —

Муж богатый нужен в срок.

Подыскали мужа — нужен

Подобротнее возок.

Вот пришел и симек светлый,

Надо свадьбу разыграть.

Скличем сверстников сегодня,

Вечерком пора начать».

Дружно выкатили бочку,

Что с зимы была на льду.

У родных, друзей, подружек

Захватило хмелем дух.

Из печей от разной снеди

Духовитый пар идет.

У родных, друзей, подружек

Будто маслом залит рот.

Музыкант домашний ладит

Свой шибыр в избе курной.

Парни бравые проходят,

Не задев земли ногой.

В ожиданье свадьбы славной

Все забегались, спешат.

И никто из них не знает,

Как горит одна душа.

А Нарспи оладьи маслит

В кухне летника одна,

И грустит, забыть не в силах,

Что просватана она.

«В дом родителя приехал

Чужедальний человек,

Чтобы девушку сосватать

За постылого навек.

Я отца и мать просила

Не спешить, а подождать,

И единственной их дочке

Год хотя бы сроку дать.

Но родители хмельные

Не послушали меня

И душе моей не вняли, —

Деньги им милей, чем я».

Словно старый жесткий войлок

И душа у старика.

В юном, маленьком созданье

И душа юна, мягка.

Кабы ей да птичье сердце,

Смех и слёзы—все б легко;

Кабы крылья ей — вспорхнула б,

Улетела далеко.

Солнце, густо багровея,

За дремучий лес зашло.

И в Сильби, спустившись с горки,

Стадо шумное вошло.

За коровами девицы

Хлопотливые бегут;

Парни хитрые—за ними,

Ни на шаг не отстают.

Там один куда-то мчится,

Здесь буренушка мычит;

Тут несносный поросенок,

Всем терзая слух, визжит;

Вдоль по улице за стадом

Пыль вздымается столбом.

Вся в пыли бредёт старушка,

Пробирается бочком.

Пиво пенное шипит

На руках у ней в чиресе.

Ой, тяжелая же ноша!

Ой, легко же будет пить!

Это старый Мигедер наш

В гости сверстников зовет:

То жена его деревней

С пивом свадебным идет.

Входит к сверстникам старушка

И, открыв чирес пивной,

Всех на свадьбу приглашая,

Наливает по одной:

— Други, сверстники, родные!

Не уважите ли нас?

Выдаем мы дочку замуж,

Не придете ль в Туригас?

«Благодарствуем, родная!

Только б в добром здравье быть,

Не откажемся, придем мы

Вашу радость разделить».

Меркнет день. Чирес старушки

Всех в деревне обошел.

Мать уже хлопочет дома,

Ставит кушанье на стол.

— Други добрые, подруги!

В Туригас нам путь держать,

Чтоб попить там вволю пива,

Свадьбу весело сыграть!

Родич наш просватал дочку,

Нынче нас к себе зовет;

В честь красавицы невесты

Небывалый пир дает.

Прежде чем начать нам свадьбу,

По обычаю чуваш,

Мы родителей помянем,

Долг земной исполним наш:

«Деды, бабушки родные!

Благоденствуйте в раю.

Наши яства, возлиянья

Пусть усладу вам дают.

Вы ж Нарспи любимой нашей

Ниспошлите долгих дней

Счастья, радости, веселья;

Мир, блаженство дайте ей!»

Помянули всех усопших

По обрядам старины

И открыли клеть большую:

Свадьбу там начать должны.

Мать с отцом в ковшах глубоких

Пиво подняли и мед...

Перед ними на коленях

Дочь печально слёзы льет.

— Дочь, Нарспи, благословляем

С мужем жить тебе в ладу!

Мир да будет между вами

И согласие в роду.

Слушай мужа, будь покорна,

Злых людей не привечай;

А в работе будь проворна,

Да смотри же, не плошай!—

Так родные наставляют.

Дочь сдержать не в силах слёз.

Заиграл шибыр уныло, —

Свадьбу начали всерьез.

Сон глубокий, сон мертвецкий

Над Сильби давно царит.

Месяц, рад земли покою,

С неба ясного глядит.

Разошлись и хороводы,

Смолкло пение девчат.

Спят беспечно гости свадьбы,

И хозяева уж спят.

Теплый воздух остывает.

Нет ни звука, лишь одна

Где-то тявкает собака,

Лает нехотя она.

Петухи пропели полночь,

Продолжая сидя спать.

И луна за лесом скрылась,

Чтоб на зорьке подремать.

Сном здоровым, честным, сладким

Спит чувашский люд всю ночь.

У одной лишь сердце с горя

С болью страшной рвется прочь.

Свадьба

Не взошло еще и солнце —

Над деревней дым стоит.

Чуть продрал глаза чувашин,

А уж в бане он сидит.

Как велит обычай, в симек

Люди моются с зарей,

И распаренное тело

Натирают сон-травой.

Это деды завещали

Вековечный свой обряд.

Так сегодня перемылись

Все чуваши—стар и млад.

В белоснежных новых платьях

Вышли люди со двора;

Вышли чинно и степенно

И пошли на пир с утра.

— Вот и свадьба! Наша свадьба

И шумна и весела. —

С Туригаса раздается

Гром и звон на полсела.

Издалека пред глазами

Мигедеров дом встает.

То в калитку, то в ворота —

Целый день валит народ.

Под окном толпа незваных, —

Посмотреть пришли; и тут

Стариков, старух немало, —

Ждут: авось-де поднесут.

Нежно льет шибыр-волынка

Плясовую, плавно вьет.

С позволения хозяев

Гость за гостем в пляс идет.

Пляшут гости, веселятся,

Отдохнув, опять встают.

Стоит музыке умолкнуть —

Тут же песню запоют:

«Отчего все так притихли?

Не сидеть же молча нам.

Мы уже не соловьята,

А подстать и соловьям!»

Но шибыр неугомонный

Вновь заманивает вас.

Пол трещит под молодцами.

Сдержан, плавен женский пляс.

А в углу почетном, красном,

Гости важные сидят;

Жениху с невестой много

Славных дней они сулят:

«Пусть живут в довольстве, здравье,

Да детишек народят;

Пусть молва их не охает,

И во всем пусть будет лад.

Пейте, кушайте, родные,

В дружбе век нам вековать!

Молодых любя, давайте

Веселее пировать!»

Посмотрите, полюбуйтесь,

Сам хозяин пляшет как!

Знать, дочерней свадьбы радость

Молодит и старика!

Парни бравые танцуют,

Каблуками пол дробят.

Их девицы окружили,

Песней, шутками бодрят...

С бахромой витого шёлка

Ниспадает с потолка

Алый занавес до пола

И колышется слегка.

Там невеста под фатою

Изливает скорбь свого;

А вокруг нее подруги,

Заглушая плач, поют.

И подруги вспоминают

В песнях горестных Нарспи;

Да, Нарспи, дочь Мигедера,

Это — ей прощальный пир.

Тахтаман седобородый

Должен мужем стать, беда!

Разлучиться с милым сердцу

Ей придется навсегла.

Что-то станется с Сетнером,

Коль возьмет тебя чужой?

Ах, Нарспи, моя сестрица!

Где удел счастливый твой?

Расшумелась лихо свадьба,

Ей конца и края нет.

Всем родным, друзьям прощальный

Завезти должны привет.

В крытой кожею повозке

Объезжают всех вокруг.

И далёко раздается

Песня звонкая подруг.

День и ночь шибыр играет

И не хочет перестать.

День и ночь танцуют парни

И не думают устать.

Детвора гурьбой веселой

За повозкою бежит.

Лишь старик какой-то древний

У избы упал, лежит.

Веселей справляйте свадьбу,

Сам устал он пировать;

Хочет, хочет приподняться,

Да не в силах старый встать.

У знахаря

Закоптелая избушка,

На скамье старик седой.

От окна в одну зарубку

Не светло в лачужке той.

Только дверью приоткрытой

Освещается изба.

Вон лучи упали на пол,

Наподобие снопа.

Дед в углу латает лапоть

Под единственным окном, —

Тихо возится он с лыком

И стучит кочедыком.

А лучи, скользя украдкой,

Ближе, ближе подошли

И на голову седую

Старцу вещему легли.

Заиграло солнце ярко

В волосах у старика.

Ноша лет ему сегодня,

В светлый симек, не тяжка.

Ковыряясь в лапте, что-то

Бормоча под нос себе,

Не заметил он, как кто-то

Подошел к его избе.

У открытой двери тихо

Стала женщина одна,

И седому старцу молвит

Слово теплое она.

Это — бедная старушка,

Мать Сетнера, подошла.

Сын её, Сетнер, страдает

От каких-то духов зла.

Мать подумала, смекнула:

Ворожбой помочь нельзя ль?

И поведала, вздыхая,

Старику свою печаль.

Долго длилась их беседа,

Говорили обо всём:

И о нравах древних дедов,

И о прошлом о своем.

Наконец вещун-кудесник

Согласился погадать.

За труды чулки, рубаху

Посулила старцу мать.

Старец встал, оставив дело,

Лапоть ветхий отложил;

Плотно дверь закрыл и крепко

Кочергою заложил.

На себя надел он шубу,

А подмышку шапку взял;

Пред собой монету бросил,

Сам на старый лемех встал;

Проведя сухой ладонью

По бородке по седой,

На потертую монету

Он уставился, слепой.

Медлит старый предсказатель;

А потом, разжав уста,

Обратясь лицом к старушке,

Он сказал ей тихо так:

«Лоб пробит и в сердце рана,

К исцеленью нет пути.

Что судил великий пюлех,

От того нам не уйти.

Кровь горячую дал пюлех,

Душу мягкую ему;

Но судил он век короткий,

Жизнь тяжелую к тому ж.

Дни холодные настанут —

Кровь застынет, всё суша;

Дни жестокие настанут —

Очерствеет в нем душа.

Дни горячие вернутся —

Вновь, как пламя, вспыхнет кровь,

И сгорит, испепелится

Вся душа, растаяв вновь».

Кончил старый и в глубокой

Задержался думе он;

Шубу с шапкой на скамейку

Сбросил, чем-то сам смущен.

А потом к старушке снова

Обратил свои слова

(Та сидела на скамейке

И качалась, чуть жива):

«То не духи зла, не ерех,

Что болезни шлет на нас;

Не коварство киреметя,

Не дурной колдуний глаз.

Нет, Сетнера в книгу жизни

Пюлех с жребием таким

Записал. Не плачь, родная:

Нам ли, смертным, спорить с ним?»

Так кудесник напророчил

И в смятенье замолчал,

Снова взялся за работу —

И ни слова не сказал.

Свесив голову, старушка

Грустно двинулась домой.

А старик присел на лавку,

Чтоб закончить лапоть свой.

Но, в недоуменье, что-то

Все бормочет дед седой:

«Как же это так сегодня?—

Говорит он сам с собой, —

Ворожа наивным людям,

Я доныне их всегда

Суесловием морочил,

Зная, в чём у них беда.

А сегодня... неужели

Сердцем правду угадал?

Ведь хотел наврать старушке, —

Значит верно? Вот не ждал!»

Побег

Солнце село. Стало тише

И спокойнее в Сильби.

Разошлась и свадьба на ночь;

Гость, довольный пиром, спит.

Парни, девушки выходят

Хоровод водить, играть.

И Нарспи-невеста вышла

Век девичий провожать:

Поиграть последний вечер,

Прежде чем замужней стать;

И последний раз Сетнера

До чужбины повидать.

А Сетнер угрюмый там же,

Свесив голову, стоит.

У Нарспи горючи слёзы

Вызвал парня скорбный вид.

Как умолкли хороводы,

Пара долго меж собой

Говорила и, обнявшись,

Скрылась вдруг во тьме ночной.

Звёзды мелкие нэ небе

Все попрятались давно.

Собрались над лесом тучи

И от них черным-черно.

Хлынул дождь; по всем ложбинам

Побежал, журча, поток.

Лес густой шумит, а ветер

Воет, как голодный волк.

Лес дремучий освещая,

Всюду молнии блестят.

По тропинке темной чащи

Скачет всадник наугад.

Громко фыркая, несется

Конь горячий напролом;

Устает он, — мчатся двое

На хребте его крутом.

Дуб стоит во тьме, как улап —

Великан, шумя листвой;

Говорит: «Счастливый путь вам!»

И кивает головой.

Занялась заря. Светает.

Скоро солнышка восход.

Только вспыхнул день — на свадьбу

Собирается народ.

Время молодцам проворным

Пляску легкую начать,

Время сверстницам-подругам

Песни звонко запевать.

Но шибыр молчит; не видно

Музыканта; за столом

Перестало литься пиво,

И не потчуют вином.

Мигедер в курной избушке

Пререкается с женой.

Что ж такое приключилось,

Все притихли за стеной?

Тут притихнешь поневоле:

Нет невесты, скрылась дочь;

Да, Нарспи ушла с Сетнером

С хоровода в эту ночь.

Трое всадников на борзых

Рыщут по лесу чем свет:

Здесь один, другой подальше, -

Всё какой-то ищут след.

Ищут след и каждый шорох

Ловят чутко, — ни дохнуть:

«Солнце всходит ярко, нужный

Не откроет ли нам путь?»

Но ни признака нет в чаще,

Надо глубже забрести.

В гневе хочется ругаться:

Поскорее бы найти!

Лес густой, суровый; всюду

Дикий крик и гомон птиц.

А следа нигде не видно, —

Ни проехать, ни пройти.

Трое всадников упрямо

Продвигаются вперед;

Чей-то след по дебрям ищут,

Рыщут вдоль и поперек.

Крепко спит Сетнер под дубом

Под высоким, сладко спит.

Рядом с ним, у изголовья

Сидя, дремлет и Нарспи.

Страшный сон бедняжке снится:

Стал её родитель псом

И, стуча зубами, рыщет,

Ищет дочь в лесу глухом.

Лес трещит, хрустит валежник,

Пес грозится на ходу:

«Где ты скрылась, дочь-злодейка?

Растерзаю, как найду!»

Близко, близко, вот доскачет!

И Нарспи проснулась вдруг;

Смотрит: прямо к ней несутся

Трое конных во весь дух.

— Ой, Сетнер, Сетнер! Поймали!

Встань скорей! Бежим опять!

Ах, погибли мы, погибли,

Как спастись? Куда бежать?..

Музыкант, бывалый парень,

И два дюжих молодца

Привели Нарспи с Сетнером

В осрамленный дом отца.

Увидала мать — вцепилась

Дочке в волосы тотчас.

А старик ударил парня

Кулачищем промеж глаз.

— О родимая, за косу

Перестань-ка дочку драть.

Если так учить ты будешь,

От меня не жди добра.

— О почтенный Мигедер наш,

От побоев пользы нет:

Из золы ведь дров не сделать,

Как ни бей меня ты, дед!—

Псом тут бешеным рванулся

К плетке старый Мигедер

И давай хлестать Сетнера,

Благо, связан был Сетнер.

На дворе народу много,

Словно свадьба здесь кипит.

На земле Сетнер избитый

Без сознания лежит.

Там же, долю проклиная,

Мать рыдает: — Сын ты мой!.. —

Попросила двух соседей

Отнести его домой.

А невесту умывают,

Косу туго ей плетут;

И под белым покрывалом

Вновь за занавес ведут.

Снова топот ног и песни,

Эй, дружней давайте пить!

Но о том, что приключилось,

Жениху не говорить!

Вот так свадьба! Вот так той!

Славный той... да срам какой!

Две свадьбы

Солнце жаркое, пылая,

Перешло давно зенит.

За околицей сегодня

Почему-то лес звенит.

У плетня с утра толпится

В ожидании народ.

Свату дали знать, что скоро

Поезд будет у ворот.

Гулкий стук копыт раздался

И верхом, ведя свой стан,

Первым вылетел из леса

Зять наш славный Тахтаман.

Плосконосый, узкоглазый,

С рыжеватой бородой;

Искаженный быстрой скачкой

Вид разгневанный и злой.

Шапка рыжая с монетой,

Черный плисовый кафтан,

Лапти новые, онучи, —

Не жених, а красота!

С песней едут вдоль деревни

Поезжане жениха.

Ждет их сват и не дождется

У ворот своих никак.

А навстречу с Туригаса

Гром и звон раздался вдруг:

Приоткрыв лицо, невеста

Едет, стоя меж подруг.

У красавицы с обиды

Сердце пламенем горит.

Жениха Нарспи увидев,

Громко ропщет, голосит:

«О родители, зачем вы

Погубили жизнь мою?

И зачем в чужие руки

Вы отдали дочь свою?

Тахтаман, жених мой старый,

Не видать добра со мной.

Пусть сгублю себе я душу,

Но не буду жить с тобой!»

Сват почтенный встретил поезд

С пивом-медом, — добрый знак!

Посаженный произносит

Свой торжественный такмак.

Он, увлекшись, плещет пиво

Под шутливый, бойкий стих.

Вороному не стоится —

Хлещет плеткою жених.

Семь наездников отважных

Рядом с ним, к седлу седло, —

Песней громкою, шальною

Будоражат все село.

А въезжающим телегам

Нет конца, не счесть людей.

И трещат, трещат ворота

Под ударами плетей...

Пир у свата был на славу:

Пили, ели — как могли.

Через день на воле шумно

Разыграли выйгилли.

Так три дня не уставали

Хужалгинцы пить и есть;

На четвертый гости стали

Говорить: «Пора знать честь!

Собираться начал поезд. —

Надо ехать в Хужалгу;

Погостили, так нельзя же

Оставаться нам в долгу».

— Не спешите-ка вы, сваты,

Приглашают в новый дом.

И куда так рано? Лучше

Попируем-ка, попьём!—

Тут еще повеселились

Напоследок во всю прыть.

Но в конце концов устали, —

Перестали гости пить.

Поезд двинулся, готовый

В свой торжественный поход.

Провожать собрался свадьбу

Из всего Сильби народ.

Возле древнего кладбища

Придержали лошадей:

Мать с отцом проститься едут

С дочкой выданной своей.

Сильбияне окружили

Поезд тесною толпой;

После жертв и возлияний

Все следят за молодой.

Тут же с матерью своею

И Сетнер стоит, разбит;

Воспаленным взором ищет

Сердцу милую Нарспи.

Мигедер с женою снова

Дали дочери наказ;

Слёзы теплые продили

Всей родней на этот раз.

Но ни слова дочке милой

Не сказали за позор:

За побег ее с Сетнером,

Осрамивший дом с тех пор.

Гости тронулись, прощальный

Ковш за здравие распив.

Посмотрела на Сетнсра

И заплакала Нарспи.

А когда умчалась свадьба,

Долго звон в лесу стоял.

Поезд скрылся с глаз, и каждый

Восвояси зашагал.

И Сетнер поплелся грустный

Вместе с матерью домой;

Развели его навеки

С ненаглядной, дорогой.

«Эх ты, жизнь моя, недоля!

Лишь осталось умереть.

Эх, судьбина, и Нарспи ведь

В доме недруга хиреть.

Без нее мне что же делать

С бесталанной головой?

И куда теперь деваться

Мне с кручиной черной, злой?»

Далеко Нарспи умчали,

А Сетнер к себе шагал.

Нет, никак не одолели

Милый с милою врага.

Убежавших двух влюбленных

Лес дремучий не укрыл.

Так и взял Нарспи-девицу

Тахтаман седой, купил!

Обездолен парень бедный,

Хоть любовь его нежна.

Такова, знать, воля божья,

Знать, такие времена.

Много люди говорили:

То да се... да есть ли прок?

Даже мудрые всё это

Не могли себе взять в толк.

Вот Нарспи и на чужбине,

А Сетнер один с тоской.

Дочь свою, дитя родное,

Погубил отец родной.

В Хужалге

В Хужалге, слыхать, пируют;

Пир-то, кажется, горой.

Говорят, справляет свадьбу

Тахтаман — старик седой.

Славный сей жених девицу

Сильбиянку подцепил,

В честь красавицы-невесты

Небывалый задал пир.

Молодые парни вихрем

В пляске носятся с утра.

Песни свадебные льются,

Устают их петь уста.

Погуляв в Сильби, вернулся

Лишь вчера жених; и вот,

Средь своих пока пируя,

Свадьбу девичью он ждет.

По обычаю сегодня

В клеть чету уложат спать,

Чтобы завтра вместе встать им,

Чтоб женой невесте стать.

Хужалга — село большое,

За крутым холмом стоит.

Тахтаман, справляя свадьбу,

За большим столом сидит.

Гнется стол из белой липы

Под обильною стряпней.

Пьет жених, весь мир кружится

В голове его хмельной.

Солнце клонится к обеду,

День и ярче и теплей.

А жених сидит, качаясь,

Всё становится пьяней.

Попоет и перестанет

Перепелочка в степи,

А жених всё донимает:

Скоро ль поезд из Сильби?

Встал жених; подол рубашки

Развевается, шурша.

С нетерпения трепещет

В старом старая душа.

Заливаются весельем

Колокольца под дугой.

Вдоль по улице несется

Поезд девичий, лихой.

Десять родственниц в повозке,

От хушпу их звон и блеск.

За порозкою бысокой —

Сорок три телеги вслед.

Вот в семи местах в деревне

Стали гости у ворот;

Хужалгинцы их встречают,

Поднося им пиво-мед.

С песней доброю въезжают

Сильбияне к жениху;

И едят и пьют исправно:

Путь не близкий в Хужалгу.

«Не настал еще и полдень,

Время некуда девать.

И до вечера успеем

Славно мы попировать».

Проведя обряд с водою,

Не устав плясать и петь,

Увели Нарспи-невесту

С Тахтаманом на ночь в клеть.

Эту клеть благоразумно

Люди заперли замком;

И, друг другу улыбаясь,

Возвратились тихо в дом.

Вот вокруг заветной клети

Кружит парень молодой;

Подсмотреть или подслушать,

Ищет место под стеной.

Да пять-шесть мальчишек бойких

Вьются тут же по углам.

Ай, ребята, как не стыдно!

И чего здесь надо вам?

Чутко слушают, таятся,

Каждый — ближе норовит.

Ишь, притихли пострелята:

«Чу! Невестка говорит... »

Что-то там Нарспи сказала

Тахтаману, но никак

Речь ее не разобрали:

Слишком сдержанна, тиха.

Подавить не в силах гнева

Тахтаман ей крикнул тут:

«Не забудь, Нарспи, —отныне

Я держу твою узду!

Провожу вот только свадьбу,

Там получишь ты сполна.

Что случится — неизвестно,

Испытаешь, что должна... »

И не стало слышно дальше,

Как ни ждали, но в клети

Не промолвили ни слова,

Все уснуло взаперти.

Разбегаются мальчишки,

По домам несут слова.

Началися пересуды,

По селу пошла молва.

А детина неизвестный

К лесу двинулся скорей.

Он подслушанное слово

Затаил в душе своей.

На глазах сверкнули искры,

Гневом взгляд его горел.

Но никто из шедших мимо

На него не посмотрел.

Только дуб соседу-дубу,

Наклонясь, шепнул листвой:

«Человек, что скрылся в чаще,

Был наш друг — Сетнер родной».

На столе дымится каша,

Это знак прощанья дан:

Провожает новых сватов

Зять наш новый, Тахтаман.

Зять почтенный и хозяин,

Угощая сам гостей,

Всем им кланяется в пояс

Средь большой избы своей;

«Не взыщите, други-сваты,

Стол не так обилен мой.

Пейте, кушайте, чтоб вечно

Жить нам дружною семьей».

Перепившиеся сваты

Расшумелись — сладу нет.

Всё ж, хотя и охмелели,

Знают, что сказать в ответ:

«О зять добрый, мы довольны

Тароватостью твоей.

Береги жену и пестуй,

Будь до гроба счастлив с ней».

На дворе танцуют кони,

Чуя к дому поворот.

Сели, выехали сваты

С доброй песней из ворот:

«Сядем что ли да поедем

С полным меда мы ковшом...»

За телегами вдоль улиц

Закружилась пыль столбом.

Динь-динь-динь в Сильби несется

Колокольцев ясный звон.

Конь бежит, мотая гривой:

Горячит седок, хмелен.

Свадьба кончилась, уходит,

По дороге ровной мчит.

Старый путник, поравнявшись,

«Благодарствуем!» кричит.

Удаляющихся песен

Звуки слушала Нарспи.

Далеко-далече где-то

Поднималась пыль в степи.