Тайна старого вяза

    

СОДЕРЖАНИЕ

 

Чегесь-Ласточка

Голубая овца

Летающий цветок

Тайна старого вяза

 

Чегесь-Ласточка

 

Когда я был маленьким, под крышей нашего дровяника гнездилось много ласточек. С утра до позднего вечера хлопотали они: лепили новые гнезда, выкармливали птенцов, ловили им мух.

Около самых гнезд отец натянул для них тонкую веревку. Устав от своих трудов, ласточки присаживались на нее, разговаривали, быстро и убедительно щебетали о чем-то.

Когда ярко светило солнце, ласточки уносились ввысь и в синем небе плели свои кружевные танцы, далекие и недоступные. Перед дождем же они носились у самой земли, и становилось страшно за них. Казалось, что они вот-вот разобьются о дрова, о землю, о деревья. Но ласточки в последний момент, будто оттолкнувшись от невидимой стенки, резко меняли направление и, пропав на мгновение в стремительном полете, возникали метрах в десяти от препятствия. Уследить за ними глазами было очень трудно, так мелькали они, то, появляясь, то исчезая, будто резкие вспышки черного света...

Из года в год прибавлялось у нас гнезд в ласточкиной колонии, прибавлялось и веселья, и радостного шума.

Соседи удивлялись, глядя на наших ласточек. Ни у кого больше не гнездилось их столько, сколько у нас.

− Вы, верно, приворожили их. Видать, и наши ласточки у вас гнездятся! − шутя говорили они.

А некоторые из них почему-то не любили этих милых птичек.

− И чего это вы развели столько этой дряни, − ворчала Василюк-апа, дедушкина сестра. – И зачем они вам, какая от них польза?

− Ласточек нельзя трогать, − отвечал обычно отец. − Ласточка – красота природы. Ласточки и весну на хвостах приносят.

− А голос их, щебет дурацкий, разве не надоедает вам? – спрашивала Василюк-апа, брезгливо морщась.

− Голос птиц – голос самой природы, самой жизни! Как же он может надоесть? − уже раздраженно говорил отец.

− Да что ты, Василюк, – поспешно вмешивалась мать, – песни у ласточек красивые, ненадоедливые. – Кроме того, в старину говорили, что в доме, где гнездятся ласточки, селится счастье и удача, – добавляла бабушка.

В соседнем доме жил маленький тихий старичок Савкка. Как же он любил ласточек! Он часто приходил к нам, садился у дровяного сарая и долго слушал песни наших милых ласточек, которые, казалось, пели для него особенно старательно и красиво. Задумавшись, он и сам начинал петь.

Иногда к нему выходила бабушка, садилась рядом.

− О своей Чегёсь-Ласточке вспоминаешь? − спрашивала она старика.

− Вспоминаю, Настюк, вспоминаю, – вздыхал он и долго-долго слушал пение ласточек.

Мне было очень любопытно, и однажды, когда старик Савкка ушел, я спросил у бабушки:

− О какой это ласточке вспоминает старик сосед? Разве и у него жили они?

− Нет, – печально ответила мне бабушка. − Чегесь − это имя человека, имя девушки...

− Где же она теперь? Кто она?

− Умерла она... Убили, вернее. Давно это было. Когда я пришла в этот дом дедушкиной женой, Савкка был еще молодым парнем. И дружил он с одной девушкой. Красивая она была, певунья. Савкку она любила очень, уже о свадьбе они мечтали. Вот ее-то и звали Чегесь-Ласточка.

− Да кто же убил ее?

− Злые люди, внучек, хозяин мельницы Ахтурай и его работник одноглазый Тусай. Утопили ее, бедную, в пруду у водяной мельницы...

− За что же, бабушка? − вскричал я, пораженный людской жестокостью.

− Такой уж порядок был... − уклончиво ответила бабушка.

И лишь через много лет, повзрослев, я узнал, что действительно был скверный обычай дарить самых красивых девушек злому водяному богу Шиврй, чтобы тот не разрушал плотины...

Слушая рассказ бабушки, я никак не мог представить себе, что дед Савкка был когда-то молодым парнем, что его могла любить молодая красивая девушка, Чегесь-Ласточка. Мне казалось, что он всегда был вот таким маленьким горбатым старичком. Той же ночью мне приснился удивительный сон, который я помню до сих пор. Мне приснилось, что красавица Чегесь стала ласточкой и прилетела.

«Старик Савкка у вас? − спросила она у меня. – Я хочу спеть ему ласточкину песню».

После этого сна я еще больше полюбил наших ласточек: мне казалось, что они все – заколдованные красавицы.

Однажды утром я вышел во двор и увидел, как кружатся в панике ласточки, кричат тревожно, суетятся. Они то подлетали к своим гнездам, то стремительно взлетали высоко в небо, то падали оттуда почти до самой земли.

− Что это с ними? − испугался я и побежал за стулом.

Может, соседская кошка решила поживиться? – сказал отец, быстро выходя на крыльцо. − Наша-то ведь привыкла, не трогает их. Ласточки, не успокаиваясь, носились по двору.

− Брысь! − закричал отец. Кошки нигде не было видно.

− Видать, вывалился у них из гнезда птенец, − догадался отец. − А если вывалился, то он должен быть вот здесь.

Он быстро подошел к лежащим на земле бревнам и наклонился. И точно, в ямку под небольшим камнем забился маленький птенец и жалобно пищал, широко открывая желтый клюв и тревожно поглядывая на нас.

Отец поднял его и протянул мне.

− Возьми-ка, подержи. А я за лестницей схожу. Надо беглеца на место вернуть.

Птенец у меня в ладонях горячий, как печеная картошка. А сам еще совсем не похож на взрослую ласточку: оперение какого-то грязноватого оттенка и лишь голова – ласточки. Но еще совсем неразумный: не понимает, что у меня на руках сидит, есть просит.

− Конечно, кушать хочешь, – глажу я его. − Ну, потерпи, потерпи. Скоро накормят тебя родители.

Приставив к стене сарая длинную лестницу, ко мне подошел отец.

− Ну, давай его сюда, − сказал он, принимая птенца в свои большие ладони. Оглядел его внимательно и добавил: – Взгляни-ка, вон у него на крыльях белые отметинки. Мы его и среди тысячи ласточек узнаем!

Отец показал мне белые полоски на крыльях маленькой ласточки.

Поднявшись почти к самым гнездам, отец вдруг остановился.

− В какое же гнездо посадить его? Чей же он птенец? − Он растерянно оглянулся и посмотрел на суетящихся ласточек.

Одна пара ласточек кричала и волновалась, пожалуй, больше других, ближе всех подлетала к отцу.

−Эй, Белохвостик! − крикнул отец одной из этих ласточек, на кончике хвоста которой было большое белое пятно. − Это твой птенец? Ну конечно, твой, вот и отметинка белая у него есть!

Отец уверенно положил птенца в одно из гнезд: он хорошо знал, где чья квартира, и птенец попал точно по назначению. Вскоре ласточки успокоились, а счастливый Белохвостик весело распевал, сидя на веревке у гнезда. Спасенного птенца Белохвостика я назвал Чегесьси.

Осенью, как и много лет назад, наши ласточки разом собрались и улетели на юг. Вечера стали уже прохладнее. До следующей весны не видать нам наших любимиц. Иногда мы гадали, как они живут там, в далеких южных странах.

И вот однажды мать сказала нам:

− Похоже, что одна из ласточек осталась. Что теперь с ней будет?

Да это, наверно, воробей, − засомневался отец.

− Нет же, ласточка, – возразила мать.

Мы с отцом не выдержали, выбежали во двор и, задрав головы, стали разглядывать гнезда.

Вот неожиданность! В гнезде Белохвостика и вправду что-то виднеется.

− Воробей? − с надеждой спрашиваю я отца.

− Нет, пожалуй, не воробей, − отвечает он. − Смотри, вон ведь черное с белым заметно.

− Папа, смотри, – возбужденно закричал я. − Это же Чегесьси − птенец, которого мы спасли!

− Ну конечно, – ответил отец, заметив белые полоски на крыльях. – Но почему же эта птица не улетела? Скоро зима, и ласточка замерзнет...

− Так давай возьмем Чегесьси домой, в избу, – предложил я.

− Но как поймаешь ее? Пожалуй, напугаем только до полусмерти, – не согласился отец. − Давай-ка подождем да посмотрим, в чем дело, почему она не улетела на юг!

На следующий день причина была ясна.

− У нее повреждено левое крыло – грустно сказал отец – Она не может летать...

− Как, совсем?

−Нет, по двору летает немножко. Но до жарких стран ей не дотянуть. Вот она и осталась...

− Неужели останется зимовать?

− Не знаю... – отец задумался. – Холода ей не пережить .Но еще страшнее голод. И как нам помочь ей? Ведь ласточки не то что другие птицы – они кормятся на лету. Да и где мы достанем насекомых зимой?..

− Что же делать?

− Надо подумать...

Каждый день рано утром я выбегал во двор и с надеждой наблюдал за Чегесьси. Близились настоящие морозы, а ласточка все живет в своем старом гнезде. С замирающим сердцем следил я за ее полетом.

Вскоре я заметил, что моя Чегесьси стала летать лучше, уверенней. Я осторожно поделился своими наблюдениями с отцом.

− И я это заметил, все правильно, – подтвердил отец. − Если и дальше так дело пойдет, то Чегесьси сумеет, пожалуй, улететь на юг.

Однажды холодным солнечным осенним утром я не нашел во дворе Чегесьси. Долго я сидел на крыльце, ждал ласточку. Но она так и не прилетела. Больше мы ее в ту осень не видели.

То ли попала в беду, то ли улетела на юг, – коротко сказал тогда отец.

Весной я первый заметил ласточек.

− Ласточки прилетели! Ласточки прилетели! – с криком забежал я в избу к отцу.

− Пойдем-ка посмотрим, – поспешно встал отец. – Нет ли среди них нашей Чегесьси.

Мы вместе вышли во двор и принялись наблюдать за веселой суетой прилетевших ласточек. Они проверили, всё ли в порядке в гнездах, пели, сидя на веревке, радостно носились в воздухе, счастливые, что кончился их утомительный перелет, что они снова на родине. И вот одна из ласточек вырвалась из гнезда и вспорхнула на столб колодца-журавля.

− Да это же Чегесьси! – закричал я, увидев белые полоски у нее на крыльях.

− И точно, она, Чегесьси, − обрадовался отец. – Долетела, умница, до теплых стран! Перезимовала... Счастливая, видно, она.

Чегесьси нашла себе пару среди таких же молодых ласточек, и они весело принялись лепить уютное гнездышко из аккуратных серых комочков глины. Вскоре возле того самого гнезда, из которого только год назад несмышленым птенчиком выпала сама Чегесьси, появилась ее собственная квартирка.

Прошло еще немного времени, и в новом гнезде запищали птенцы.

Выходя каждое утро во двор, я с радостью наблюдал, как Чегесьси со своим другом без устали носят своим детям комаров и разных мошек.

Иногда Чегесьси присаживалась на веревку прямо над моей головой и щебетала, видно пытаясь рассказать мне что-то. Я мало что понимал из ее быстрой речи, но всегда согласно кивал головой и сам говорил разные ласковые слова своей любимице.

Но вот опять пришла осень, и ласточки стали готовиться к отлету.

Как-то рая утром, когда мы сидели за столом и завтракали, на раму окна села ласточка с белыми полосками на крыльях − Чегесьси (наш друг).

− Она, наверное, что-нибудь просит, – сказал я, поднимаясь со стула.

− Ей ничего от нас не надо. Не пугай ее, у них свои обычаи, остановил меня отец.

Чегесьси посидела, посмотрела на нас блестящими черными глазками, потом резко оттолкнулась от рамы, вскрикнула и улетела к ласточкам, которые резвились в небе.

Я думаю, Чегесьси прилетала проститься с нами, − сказал отец. − Видно, ей пора в дорогу.

И вправду, на следующий день ласточек уже нигде не было видно, они всей стаей улетели на юг.

«Счастливой дороги тебе, Чегесьси! Возвращайся с весною на крыльях. Возвращайся!» – мысленно желал я любимой моей ласточке.

 

Голубая овца

 

Мой отец очень любил животных. Особенно привлекали его породистые. Он любил рассказывать, какой породы у него куры, гуси, корова, откуда они произошли и чего от них можно ожидать.

Однажды ему пришлось по колхозным делам выехать в город без малого за сто километров. Вернулся он оттуда через три дня совершенно счастливый. Войдя в избу, он первым делом выпустил на пол маленького абсолютно черного ягненка.

− Зачем же ты из такой дали ягненка-то вез, спросила мать, глядя, как отцовское приобретение бодро бегает по крашеному полу. – Вон ведь и в своей деревне полно ягнят.

− Ягнята есть, не спорю, но такого нет! – с гордостью ответил отец.

− А что же в нем замечательного? – удивилась мать.

− О-о, это породистая овца вырастет – мечтательно проговорил отец. – Когда ягненок станет взрослым, его шерсть изменит цвет, станет голубой. Я видел его родителей − очень красиво.

Так появился у нас маленький ягненок, который впоследствии должен был стать невиданной голубой овцой.

Ягненок оказался очень веселым, озорным, но вместе с тем удивительно добрым. Никогда не пытался он бодаться, как другие ягнята.

Зато очень любил играть в догонялки. Подойдет, бывало, к другим ягнятам, топнет ножкой – и бежать. Эх, как гонялись за ним его приятели! Но ни один из них не мог догнать его.

К осени ягненок сильно изменился: он стал большой коротконогой овцой. Шерсть у нее была густая, кудрявая и действительно голубая. Отец очень гордился ею и не упускал случая поговорить о достоинствах своей породистой овцы. Кроме красивого руна, наша Голубая овца отличалась еще и необычным для овцы умом. Все деревенские овцы признали ее своим вожаком и слушались ее. «Тупой как овца», – говорят о глупых людях.

− Если уж и как овца, то не как наша Голубая, − любил прибавлять отец.

В нашей деревне общее стадо пасли все по очереди. Наша Голубая овца здорово помогала нам с отцом, когда приходила наша очередь. Можно даже сказать, что овечью часть стада пасла она.

Однажды мы с отцом погнали стадо за нашу речку Тет. Тет − совсем маленькая река, но колхоз поставил на ней большую плотину, и она разлилась широким и глубоким прудом. Дорога на ту сторону идет по самой плотине.

С утра все было хорошо, наше стадо мирно паслось, не разбредалось, а мы спокойно лежали на пригорке и о чем-то беседовали. Но вот после обеда откуда-то наползли черные тучи и безо всякого предупреждения хлынул дождь. Пришлось нам, согнав стадо поплотней, укрыться в шалаше, который поставили косари.

– А не разбегутся ли у нас овцы? с опаской спросил я.

– В такую непогоду они наоборот стараются держаться вместе, − успокоил меня отец. − Да и потом наша Голубая овца должна их держать.

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. В небе снова засияло солнце, через речку перекинулась радуга.

Все стадо оказалось в целости, и мы радовались, что ливень не принес нам никаких неприятностей. Но мы ошиблись: они поджидали нас по дороге домой...

Когда мы пригнали стадо к плотине, оказалось, что вода в реке от дождя резко поднялась и прорвала плотину. В промытую брешь с шумом убегала вода из пруда. Ни выше, ни ниже по течению перейти речку вброд было невозможно. Мы с отцом в растерянности остановились.

− Ничего не поделаешь, – после долгого молчания сказал отец, − придется переходить здесь. Все равно больше никуда не сунешься.

Он пошел к шалашу и принес оттуда доски. Из них мы сделали довольно шаткий мостик через трехметровую промоину. Осторожно, по одной, с ласковыми уговорами перевели мы по нему коров. Но как быть с овцами? Они наотрез отказались переходить по ненадежным, как они сочли, доскам.

− Одна у нас надежда на нашу умницу, – сказал отец. Позови-ка ее сюда.

− Тях-тях! Тях-тях! – закричал я. Голубая овца, как собака, подбежала на зов.

Попробуй зазвать ее на ту сторону, – говорит мне отец. – Если она перейдет, за ней пойдут и другие. Только смотри не испугай ее.

− Тях-тях-тях! − продолжал я подзывать овцу.

А сам тихонько пячусь по доскам. Голубая овца помедлила немного, но все же ступила на мостик. Идет по прогибающимся доскам за мной и все смотрит на меня умными глазами, будто говорит: «Мне, конечно, страшно, но я иду, раз уж ты меня зовешь. Только уж ты не обмани меня, сделай так, чтобы я не упала в эту бурную реку».

Так мы и перешли на нашу сторону. За своим вожаком двинулись и другие овцы. И что бы мы делали тогда без нашей умной овцы!

К концу зимы наши овцы начали приносить ягнят. Голубая овца принесла нам сразу двух, другие же две овцы лишь по одному. И так повторялось из года в год.

− Вот что значит порода, – торжествовал отец, расхваливая Голубую овцу.

Однажды Голубая овца не вернулась с пастбища. Остальные овцы пришли сами, хотя раньше всегда их приводила Голубая овца. Мы загнали их в хлев и побежали искать беглянку. Долго мы с мамой ходили по окрестным полям, оврагам, перелескам.

Поздним вечером мы прекратили наши бесполезные поиски и отправились домой. Я пошел разогревать ужин, мать же решила зайти к сегодняшнему пастуху.

Когда я подошел к дому, то увидел, что Голубая овца уже стоит перед воротами. Но она была одна, без ягненка. В тот год у нее был только один ягненок, другой же заболел и умер вскоре после рождения.

− «Неужели, – подумал я с отчаянием, – и этого ягненка мы потеряли!».

Я подбежал к овце, обнял ее за шею.

− Где же ягненок-то твой? Где ты его оставила? − спрашиваю ее, а сам заглядываю в глаза, будто она может мне ответить.

«Ме-е!» − только и плачет бедняжка, но сказать ничего не может.

В это время подошла мать.

− Овца вот вернулась, а ягненка нет, − сам чуть не плача, принялся рассказывать я.

− Погоди-ка, сынок, − остановила она меня, − это хорошо, что овца вернулась, загони ее в хлев.

Но овца никак не хочет заходить во двор, отбегает, блеет, будто зовет меня куда-то. Еле-еле загнал ее.

− Где же будем искать ягненка? − спросил я у матери, справившись наконец с упрямицей.

Пастух рассказал мне, сынок, что Минкка, что живет на дальнем конце деревни, забрал сегодня из стада одного ягненка.

Говорит, что это его ягненок. У него тоже пропал. Схожу взгляну, может быть, это все-таки наш!

Мать ушла к Минкке, я же остался дома. Бедная овца без конца блеет, суетится, мечется, то подбегает к воротам, то разыскивает пропавшего ягненка среди других овец.

Вскоре пришла мать.

Не наш ягненок? − спрашиваю я упавшим голосом, видя, что она вернулась с пустыми руками.

− Да вроде наш, – отвечает мать.

− Почему же ты не привела его?! − вскричал я.

− Так ведь Минкка не отдает. Мой ягненок, говорит.

− А метка?

− Так у его овец такая же! И надо же такому случиться, что и у них пропал черный ягненок. И так Минкка уверен, это его ягненок, что я даже сама засомневалась.

− Что же нам делать-то?

− Сегодня уж ничего не сделаешь, спать пора. Завтра утром поведем к ним нашу овцу. Посмотрим, может, признает она ягненка, − ответила мать.

На следующее утро я проснулся чуть свет. Мать уже встала и даже успела приготовить завтрак.

Когда мы вышли во двор, то увидели, что наша бедная овца так и стоит у калитки, понурив голову. Заметив нас, она оживилась, заблеяла, подбежала к нам, будто торопя с выходом.

– Хочет идти искать ягненка, – сказал я. Мать молча кивнула головой.

Как только мы открыли калитку. Голубая овца выскочила на улицу и сразу же побежала к дому, где жил Минкка. Мы едва поспевали за ней. Овца иногда останавливалась и оглядывалась. Убедившись, что мы идем следом, она пускалась бежать дальше.

Вот она уже у самых ворот Минкки.

«Ме-е!» − жалобно заблеяла бедняжка, глядя на ворота.

«Ме-е-е-е!» − ответили ей со двора Минкки, и я узнал голос нашего ягненка.

«Ну что же вы, откройте калитку, выпустите ко мне моего ягненка», казалось, говорил взгляд нашей умницы.

− Я позову Минкку, а ты постой-ка здесь, −сказала мать, отворяя калитку.

Не успела она перешагнуть порог, как из двора вылетел ягненок и бросился к Голубой овце.

В это время вышел и сам Минкка. Увидел овцу с ягненком и сразу понял, что ягненок наконец-то вновь встретил свою мать.

−Ай-ай-ай! - воскликнул Минкка − Неужели и вправду я ошибся? То-то вчера эта овца весь вечер крутилась здесь. Совсем блеяньем замучила. А я считал, что она случайно сюда забрела и прогнал ее. Она-то, оказывается, к ягненку своему приходила.

Тут я понял, почему вчера овца не хотела заходить во двор. Она звала меня выручать свое дитя.

- Да, вот ведь умна, овца-то, – восхищенно тянет Минкка. – Такой овцы я за всю свою жизнь не встречал, и-и-и, надо будет под осень к вам наведаться, может, куплю у вас этого ягненка.

Полюбилась нашим соседям эта порода за красоту и за ум. Многие завели таких овец. Да и не только в нашем, и в окрестных селах появились такие вот голубые овцы.

А ведь началось с того, что отец привез из далекого города маленького черного ягненка.

 

Летающий цветок

 

Много древней мудрости хранится в памяти у Мигулая-мучи. На все случаи жизни есть у него совет, взятый из сокровищницы знаний, накопленных чувашами за многие века.

− И откуда ты, мучи, все это знаешь, кто тебя научил? − частенько удивлялся я, слушая старого лесника.

− В молодости, ачам, не пропускал я мимо ушей слова стариков, прислушивался к ним. И знаешь, понял: мудрыми людьми были наши предки, бегло читали они великую книгу природы, запоминали каждое слово. Поэтому-то и была неистощима их мудрость, как мудрость самой природы.

− Вот было бы здорово, − предложил как-то я, − если бы знания наших предков соединить с достижениями современной науки, со всякими компьютерами, с математикой и ядерной физикой!.. Все силы природы поставили бы на службу человека, всё обратили бы ему на пользу!

Тут взгляд мой упал на пеструю бабочку, сидящую на большом кусте чертополоха.

− А вот скажи-ка, мучи, от бабочек мы получили бы какую-нибудь выгоду?

Старый лесник как-то странно взглянул на меня. Потом перевел взгляд на бабочку, и лицо его просветлело.

− Выгоду, говоришь? Ну выгоды-то от них, от бабочек, не больно много. Хотя, безусловно, есть и от них польза.

Ведь бабочки, как и пчелы, опыляют растения, говорят, что некоторые из них уничтожают вредителей деревьев... Да ведь я слышал, что они сами, вернее, их гусеницы вредят огородам и садам, – перебил я старика.

− Вот заладил: «польза», «вред», «выгода», «убыток». Будто читаешь скучную бухгалтерскую книгу, а не увлекательную книгу лесов! – неожиданно напустился на меня Мигулай-мучи. − Да ты взгляни только, какая это красота – бабочка. Вот, гляди, сидит на цветке. Ведь это самый обычный павлиний глаз, на нашей чувашской земле вылупилась, а разукрашена поярче любого заморского попугая, над которым ты же охать от удивления будешь! А нежные голубенки! А величественный аполлон!

Я пристыженно замолчал, не зная, как умягчить сердце раскипятившегося старика.

− Да для меня и весна не будет весной, если не вылетят бабочки! Недаром в древности чуваши праздновали как особый праздник День первой бабочки, – взволнованно продолжал лесник. − А разве ты не знаешь пожелания девушке: «Будь красивой, как бабочка». Всякая бабочка прекрасна и потому священна для чуваша! В красоте, в красоте ее польза, ачам. Красота нужна человеку, чтоб душа его смягчалась и отзывалась на добро. Разве это не ясно?

 

Тайна старого вяза

 

-Откуда я все про лес знаю? − хитро сощурился Мигулай- мучи. Он оглянулся вокруг, явно придумывая ответ позанятней. – Да ведь вот этот вяз открыл мне свои секреты...

Мы стоим на небольшой лесной полянке. В самом центре ее растет удивительный огромный раскидистый вяз. Видно, не захотел он тесниться в лесу, облюбовал когда-то давным-давно эту поляну и поселился здесь.

− Что же, так прямо и рассказал, что, когда, где? – вызываю я на шутку деда Мигулая. Но Он вдруг стал серьезным.

– Ты знаешь, ачам, я и впрямь думаю, что вяз этот доводится моему голубому дубу младшим братом. Смотри, какой он могучий и прекрасный. Сколько в нем силы! И он, пожалуй, видел, как вырубали голубой дуб, и, может быть, знает, где сейчас скрывается он.

Старик стал задумчиво – грустен, как всегда, когда речь заходила об исчезнувшем голубом дубе.

Некоторое время мы стояли молча у толстенного ствола, поглаживая ладонями шершавую, грубую кожу великана.

− Каждый день в течение многих лет приходил я к этому вязу в ночной тишине, – неторопливо продолжал свой рассказ дед Мигулай таким тоном, что было непонятно, шутит он или нет, – и слушал, слушал шепот листьев, молчание и вздохи в сильные морозы, и потихоньку мне открывались лесные тайны, разгадывались загадки. Надо было только тихо стоять и внимательно слушать... Вот так-то, ачам! − уже весело закончил Мигулай. − И ты можешь постичь всю лесную науку. Переселяйся из города ко мне на кордон – ближе к волшебному вязу ходить-то будет, а? Старый вяз понемногу откроет и тебе свои удивительные тайны..

Больше месяца прожил я на кордоне у деда Мигулая. Ах, какое это было необыкновенное, право, точно волшебное время!

Когда я уезжал в город, старик вышел меня проводить. Видно, и ему, как и мне, было грустно наше расставание.

− А я ведь счастливый человек, ачам, − сказал он мне на прощание. − Всякий человек, который дружит с природой, − счастлив. Дерево без корней не растет – сохнет оно и погибает. Природа – это наши корни, начало начал нашей жизни. Не забывай об этом, живя в городе, ачам!