Избранные произведения Том 2

Маркин Петр Григорьевич


    

СОДЕРЖАНИЕ

ЗВЕЗДНЫЙ СВЕТ

ДАЛЕКИЙ ПОТОМОК

ПЕСНИ БРОНЗОВЫХ СОСЕН

У РОДНОГО ПОРОГА

 

СТИХИ

 

МАЛИНОВКА

Я РОС В ЛЕСУ ПОД ПЕСНИ ГЛУХАРЕЙ

СБОРЩИЦЫ БЕРЕСКЛЕТА

ПИСЬМО С ВОЙНЫ

ОСЕННИЙ ЛЕС

ЧУЖАК

НАД МАЛЕЙКОЙ

КОРОВА

НА ЛУГУ

МОЙ ВЕРНЫЙ ПЕС

СТАРЫЙ ДУБ

СУДЬБА ЖЕСТОКО ПОСТУПИЛА

О МАЛОЙ РОДИНЕ И РЕЧКЕ ДЕТСТВА

ВЕТЕР В ЛИЦО

У МОГИЛЫ МАТЕРИ

ВОЛКИ

ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

ИЗ ДЕРЕВЬЕВ ЛЮБЛЮ Я БЕРЕЗЫ

ЗА ОКНОМ МОРОЗ КРЕПЧАЕТ

ПРИЗНАНИЕ

ТЫ САМА НАЛИВАЛА ВИНА

ОТЦВЕЛА КАЛИНА

НЕБАБУДКА

КОГДА ТЕБЯ ВИЖУ

ТЫ ВСЕ ТАКАЯ НЕДОТРОГА

ВЕТЕР

КРАЕВЕД

ОГОНЕК

МЕЛАНЬЯ

Я НАШЕЛ В СЕЛО

ЛЕСНИК

ПАСТУХ

СВЕТ ИЗ ОКОН СТРУИТСЯ

КОСТЕР

КЛЕСТЫ

И СНИШЬСЯ ТЫ

УЛЫБКА

ГДЕ НАЙДЕТ СВОЮ ОБИТЕЛЬ

ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

МАЛЬЧИШКА

СВЕЛА НАС ЗИМНЯЯ ДОРОГА

ВБЛИЗИ ВОЛЧИЦА ВЗВЫЛА

ЧУВАШСКИЙ ДОЛ

ЗИМОЙ НА ВОЛГЕ

СТАРИК

В ЧАС ЗАТМЕНИЯ

ЖИЗНЬ

СВИДАНИЯ

МОЙ КРАЙ ЛЕСНОЙ

ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ

 

НОВЕЛЛЫ

 

ЖИЗНЬ

ОТКУДА МЫ ПРИХОДИМ

С ЛЕСОМ В СОГЛАСИИ

В ПОГОЖИЙ ДЕНЬ

ЗА ВОДОЙ ПОУТРУ

ЛЕСНОЕ СОЛНЫШКО

ПЕСНИ У КОСТРА

И ВОЛКИ РАЗНЫ

РОДНЫЕ СОСНЫ

ДУБ ЛУКОМОРЬЯ

ВОЛЧИЦА

ВОЛК ШЕЛ К ЛЮДЯМ

ДАВНАЯЯ ИСТОРИЯ

ПРОСТИ СОСЕД!

КУЗЬМИЧ

БУДЕТ ЧТО ВСПОМНИТЬ

НЕ ОПУСТЕЕТ КОЛЫБЕЛЬ

ЛАБАЙ

ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ

ЗЩНАМЕНИЕ

ЖЕНИТЬБА

ЦВЕТОК В ПУТИНЕ

КОЛОКОЛЬЧИК ИЗ ШКОЛЬНОГО ДЕТСТВА

А КАК ИНАЧЕ?

ПЕРЕВОД

О ПОЛЬЗЕ

СВЕЖЕГО ВОЗДУХА

ВСЕ НЕ КАК У ЛЮДЕЙ

ЧУДИК

О ДЕТЯХ ВОЙНЫ

ИВАН ЕГОРЫЧ

СПЛЕТАЮТ ВЕТВИ… НИНА И ВАСИЛИЙ

ПОМНИ ХОРОШЕГО ЧЕЛОВЕКА

ЧАСЫ

КАШЕМИРОВЫЙ ПЛАЩ

ТРЕЩИНА

ДЕДУШКИН ДОМ

ТУЗИК

ЗАЯВЛЕНИЕ ОБ УХОДЕ

ПОСЛЕНИЙ ВЫСТРЕЛ

ЗЕМЛНИЧНАЯ ПОЛЯНА

ГРОМ, МОЛНИЯ, ЛОШАДЬ, АСТРА И ВАСЯ С НАДЕЙ

ЗАПАХ ДЫМА

СЛЕД НА ЗЕМЛЕ

АКИМЫЧ

СНЫ

В ТЕНИСТОЙ ПРОХЛАДЕ

ЗОВ ПРИРОДЫ

ДИВНОГОРЬЕ

 

ПЕСНИ БРОНЗОВЫХ СОСЕН

Лес в России ‒ больше, чем лес.

Это судьба нашей страны

Леонид Леонов

 

В конце апреля лес какой-то особенный. Вглядись в него пристальнее. Налево туманится осинник, направо тихо, но могуче гудит даже в безветрие синий сосновый бор, а на фоне темной стены лип белеют берёзы. Лиловатые их ветви отягощены набухшими почками. Остановись, притяни ветку, разотри в ладонях клейкую почку, вдохни ‒ и ты почувствуешь хмельной запах самой весны. Приложи ухо к коре дерева ‒ под нею бродят земные соки; чуть-чуть посильнее пригреет солнце – и эти соки, пробудив почки, вытолкнут веер жёлто-дымчатых листочков. А когда соловей напьётся росы с берёзового листа, чтобы обрести тот голос, который завораживает всё вокруг и заставляет трепетать сердце, тогда в лесу начнётся праздник.

А пока лес голый, всё насквозь видно. Порхают с дерева на дерево птицы, выбирают для гнёзд ухоронки; и звенят, и щебечут ‒ дело-то весёлое! Лишь дятел, как всегда, серьёзен. Подолбит один дуб, летит к другому, обследует его: ага, тоже надо лечить! Но прежде, чем приступить к делу, поглядит по сторонам сердито: эка расшумелись! Потом обопрётся половчее на хвост и опять за своё: тук-тук, тук-тук…

И всё же наблюдательный глаз заметит неухоженность леса. Местами слишком густо теснятся молодые деревца, потому такие и худосочные; заилился ручей, к которому звери приходят на водопой; торчит пень от самовольной порубки, выделяющийся из него сок покрыл срез пышной розоватой плесенью, рядом вразброс корчатся сучья…

Стоит лес, слушает весну, в тихой задумчивости ждёт заботливых рук человека.

 

1

 

Дом Савушкиных отличался от других своей неповторимостью. Карнизы, наличники, крыльцо, ворота ‒ всё в резных узорах, изображавших листву, цветы, гроздья желудей, переплетающиеся ветки с белочками и порхающими пташками. Всё это было так разнообразно и неожиданно соединено воедино, что каждый, кто видел это чудо впервые, пораженно останавливался. Туристы, проходившие через деревню, возле дома-терема хватались за фотоаппараты и торопливо щёлкали затворами.

Дмитрий Степанович Савушкин построил дом своими руками по собственному плану. Правда, помогали ему два парня, мало смыслившие в плотницком деле, но старательно выполнявшие указания хозяина. Позже многие, кто ставили дома, приглашали Савушкина отделать фасад. Тот поначалу не возражал, но потом стал отказываться: работы много, а плата ‒ угощением. Стал у себя в сарае мастерить затейливые шкатулки, подзеркальники, вешалки, комоды, кадушки. Всё это жена отвозила на базар.

С трепетным чувством поднимался по ступенькам крыльца Андрей Метелин, высокий, спортивного склада парень. Серый плащ, облегающий его крутые плечи, был расстёгнут, на голове лохматились пышные русые волосы. Пружинистым шагом прошёл он просторные полутёмные сени, нащупал ручку двери и шагнул в избу.

Навстречу с лавки поднялся Савушкин, худощавый, жилистый, с длинными руками.

Ба, кого я вижу! ‒ радушно развёл он руки. ‒ Проходи, Андрюха, дорогим гостем будешь. Андрей улыбнулся хозяину, а глаза невольно потянулись к двери горницы.

Вот, вернулся, решил к вам заглянуть.

Так, так... ‒ Савушкин разглядывал гостя, но без назойливости. ‒ Родные места всегда, брат, тянут. Я вот в войну где только не побывал. Многие страны прошёл, видел красивые места, прямо райские, скажу тебе. А сюда тянуло до невозможности. Нет ничего милее родного уголка. Ну, да что говорить... Дашутка!

Иду, пап! ‒ послышался голос из горницы, и сразу же из дверей показалась Даша. Брови её удивленно взметнулись, в синих глазах смешались смущение и радость.

Андрюша!.. С приездом.

Дмитрий Степанович отвернулся, делая вид, будто ищет что-то на подоконнике между горшочками с цветами. Потом сказал:

Подала б чего-нибудь на стол, дочка.

Кинув на Андрея улыбчивый взгляд, Даша ушла в чулан и зазвякала там посудой.

Немного погодя мужчины сидели за столом, хозяин угощал гостя домашней настойкой.

Сам готовлю. Из рябины. Да закусывай, закусывай. Поди, груздочков, огурчиков и не пробовал в Ленинграде? То-то. А у нас ‒ всё своё. Первостатейное. ‒ Он вновь наполнил рюмки, приговаривая: ‒ Кто с лесом дружит ‒ живёт не тужит. В лесу и пушнина, в лесу и курятная лавочка... Опять же ‒ дерево. Ему, ежели понимать, цены нет.

Тут в избу вошёл Геннадий Прохоров, коренастый, с короткой шеей. Увидев Андрея, он оторопел, на его скулстом лице обозначилась растерянность.

Приехал... ‒ не то вопросительно, не то утверждающе сказал Геннадий. ‒ Здорово, Андрюха! ...

Он тут же заторопился и обратился к хозяину:

А я к вам, по делу…

Никаких дел сегодня, ‒ отрезал чуть захмелевший Савушкин. ‒ Вишь, гость у меня, да ещё какой! А ты садись, голубь, что стоишь? ‒ И, подождав, когда тот сядет рядом с Андреем на свободный стул, продолжил: ‒ Так вот, говорю, насчёт дерева. Без него мастеровому человеку ‒ ни туды и ни сюды, как в песне поётся.

Геннадий подтверждающе закивал головой

Мне вот заказ дали на десять бочонков. А из чего их делать? ‒ продолжал Савушкин, наполняя рюмки. ‒ Отца твоего, слышно, снимают с должности. А жаль. В этом деле он нас всегда понимал. И поддерживал.

И на водку не брал, ‒ вставил Геннадий.

Теперь уж и не знаешь, как быть, ‒ вздохнул Савушкин и мельком взглянул на Андрея. ‒ Пришлют какого-нибудь принципала, вот и сгорел мой заказ.

Не понял... А что ‒ разве в лесничестве нельзя выписать лесу на рубку? ‒ спросил Андрей.

Савушкин снисходительно усмехнулся

Оно, конечно, можно, да сложно... ‒ И махнул рукой. ‒ Да что это мы всё про дела да про дела? Будто и нет других разговоров.

С улицы послышался перебор басов гармони, и весёлый голос окликнул:

Дашутка! Где ты там?

Даша подбежала к окну.

А-а, ребята! Заходите, Андрей у нас.

Кто? Да ну?! Приехал? ‒ раздались радостные возгласы, и через минуту за столом уже сидели Володя Гринин и Лена Тунейкина. Савушкин выпил ещё рюмочку за компанию и вышел во двор, чтобы не мешать молодым. Ребята почувствовали себя свободнее.

Все они учились в одном классе, дружили. Правда, здесь надо оговориться. Геннадий Прохоров с детства был молчаливым. Сидел на последней парте, откинувшись на спинку и, не мигая, глядел на учителя. Был он не по возрасту малоподвижным, угрюмым, за что и получил прозвище ‒ Туча. В седьмом он потянулся к этой четвёрке ‒ из десяти сказанных за день слов восемь говорил с ними. И класс решил: Туча нашёл, наконец, себе друзей.

После выпускного они собрались у Даши ‒ возбуждённые, радостные. Казалось, так надоела школа, а теперь вроде бы и жаль расставаться с нею. Говорили о том, как быть дальше. Геннадий ухмыльнулся и сказал, что остаётся в деревне: чтобы копаться в навозе, хватит и тех знаний, какие у него есть. На него зашикали: не копаться надо, а работать, дурень! Посмеялись. И посерьёзнели. Володя Гринин решил податься в механизаторы. Даша с Леной переглянулись и сказали, что пойдут на ферму матерям на замену. Так уж повелось в деревне ‒ подросшие дочери заменяют матерей. Только Андрей молчал. Но и так все знали: мечта у него одна ‒ Ленинградская лесотехническая академия. И никого это не удивляло. Метелины ‒ потомственные лесники.

С того дня прошло четыре года. Прохоров и Гринин уже отслужили в армии, а Андрей ‒ на последнем курсе. Связь друг с другом не теряли. Но вместе, как вот сейчас, собрались впервые.

Выпили за дружбу, за встречу. А потом Лена, стрельнув в Андрея игривым взглядом, спросила, как бы предложив:

А какой тост хочет произнести наш академик? А-а?

Андрей вскинул голову, улыбнулся, прищурил глаза:

Тост? Можно... ‒ Он встал. ‒ Ну что ‒ за самих себя мы уже выпили, и это правильно. Нам вместе тут жить и работать. А сейчас я бы хотел поднять этот бокал за нашего главного кормильца ‒ лес и, в частности, за его лучшее произведение ‒ сосну. Вспомните, сосна ‒ самое древнее дерево на земле. Между могучими борами на пустых местах появились липы, берёзы, клёны, дубы... Сосна создала условия жизни другим. И несмотря на такую заслугу, она удивительно скромна. Нет у неё броских нарядов. Ничем она не выделяется среди своих собратьев. Но приходят испытания ‒ холода, метели, все деревья оголяются, только сосна не меняет цвета: зелена, как прежде. Даже ярче. И этим она нам говорит о многом. Итак, други мои, за сосну!..

Звякнули содвинутые бокалы, заискрилась рябиновая настойка. Володя Гринин, вытерев губы, со значением и нарочито серьёзно сказал:

А я-то считал, что рябина горькая, а она... ‒ и хитро подмигнул.

Все засмеялись.

Да, Андрейка, ты здорово сказал, ‒ восхитилась Лена. ‒ Прямо поэтически. Молодец! Сразу видно городской, не то, что мы, деревенские тюхи-матюхи.

Так ты, Андрей, насовсем приехал? ‒ спросил Прохоров.

Насовсем. В свою компанию принимаете?

Принимаем, принимаем, ‒ загалдели все разом.

Лесов у нас здесь - что в ином государстве, ‒ вставил Прохоров. ‒ И нам хватит, и другим останется.

Ну, размах у тебя, погляжу, ‒ улыбнулся Андрей.

А как же! От века не отстаем. Нынче всё масштабно.

Даша блеснула весёлыми глазами, скомандовала:

Ладно, ребята, хватит про лес. Давайте лучше танцевать. Володя, играй!

Ближе к вечеру ушёл Геннадий, за ним вскоре и Володя с Леной. А когда почти стемнело, Андрей и Даша вышли за околицу и пошли вдоль речки, берега которой густо заросли ивой и ольхой. Остановились у пруда под развесистой ветлой, наклоненной так, что её ветви в бахроме сережек касались воды.

От пруда веяло холодком. И Даша поежилась. Андрей накинул ей на плечи свой пиджак, приобнял.

Ну, как жила тут без меня?

Сначала скажи, как ты? Почему долго не писал?

Экзамены досрочно сдавал. Такая запарка! И потом... в мыслях я уже был с тобой.

Со мной ли? ‒ Даша обиженно отвернулась.

Ладно тебе, ‒ Андрей привлёк её к себе. ‒ Встретились ‒ и сразу... под холодный душ.

А ты как думал? ‒ Дашины глаза блеснули в темноте. ‒ Целых две недели не писал. Надо мною уж девчонки начали подсмеиваться. Мол, завёл, наверно, другую, городскую. Им-то шуточки!..

Андрей улыбнулся и поцеловал Дашу в мягкие податливые губы.

В конце улицы играла гармонь, под её весёлые переборы девичий голос выводил частушку.

Ленка это, ‒ с тайной завистью сказала Даша.

Душевно поёт.

Как же не хватало Андрею всего этого в Ленинграде! Он полюбил город на Неве, парки лесотехнической академии, где учился. Но всё время тосковал по этому пруду, по тихой речке Ветлуге. Непрестанно тянуло его в родные леса. Вспоминалось, как ему, маленькому, отец приносил в берестяном кузовке ягоды и говорил, что это подарок от леса. Тогда лес Андрейке казался добрым волшебником, очень похожим на старого бородатого соседа. Подросши, он бегал к лесу сам, но заходить в дубраву боялся. Покрутится с краю, послушает, как шумят деревья, и возвращается домой. Зато с мальчишками бродил, не зная усталости. Все выбьются из сил, еле тащатся, а ему ‒ хоть бы что. Ещё уговаривает пройти за березняк ‒ что там, дальше-то?..

Из тёмной мглистой вышины доносились свистящие звуки. Это в свои края, к своим гнездовьям возвращались кулики, и в груди Андрея жарким огнём разлилась радость.

 

***

 

Вернувшийся из лесу Кузьма Силантьич Метелин сидел на крыльце и спрашивал жену:

Говоришь, и вещички все привёз?

Все до нитки.

И книги? И книги.

Да-а.... Не иначе, как выгнали из академии.

С виду весёлый. Обмолвился: мол, отец появится, тогда я вам обоим всё и скажу. Привёз, говорит, сюрприз вам из городу.

Ветер ещё в голове гуляет, ‒ задумчиво проговорил Кузьма Силантьич.

А ты, отец, полегче. Сын же он. Куда ему, как не к отцу с матерью? А, может, Дашка что надумала? Девка-то на выданье. Заждалась.

М-да... ‒ Кузьма Силантьич аккуратно притоптал окурок, вздохнул. Неужто и вправду из-за девки учёбу бросил? И что у них за любовь такая? Летом, на каникулах, бывало, целыми ночами пропадал, а днём заваливался спать. И не увидишь, не то чтоб поговорить толково. А укоришь ‒ выслушает, улыбнётся и опять куда-то исчез. И сейчас... уж мог бы дождаться отца с обхода. Всё-таки полгода не виделись. Ан нет, убежал. Девчонка ему дороже.

На рассвете скрипнула калитка. Мать встала открыть дверь.

Батя где? ‒ шёпотом спросил Андрей.

Спит, ‒ так же тихо ответила мать. ‒ Умаялся за день-то. А ты ступай в горницу. Постель я разобрала. Да поешь сначала. На столе вон...

Не зажигая света, Андрей надкусил душистый, домашней выпечки хлеб, запил его молоком. Мать села напротив.

Батя давно пришёл? ‒ спросил Андрей.

Сразу же, как ты ушёл ‒ сказала мать. ‒ Знаешь, Андрюша, беда с ним. Баулин-то ‒ ни дна ему, ни покрышки - комиссию в обход отца вызывал. И сам той комиссии разные улики представил. Вроде нигде ему дорогу не переходили, за что взъелся? Теперь, говорят, нового лесника на место отца назначают. О-хо-хо! Столько лет при лесе состоял, и поди ж ‒ сымают... Тебе ещё хлеба?

Не надо.

По-другому подумаю: может, оно и к лучшему. Замаялся уж он, отец-то! Возраст уже как-никак. Да и характер у него ‒ сам знаешь... мягкий да добрый. Ну и пользуются этим бессовестные люди. А он переживает.

Знаю, знаю... ‒ сказал Андрей задумчиво.

Кузьма Силантьич лежал в сенях на топчане, слышал их разговор, но голоса не подал, хотя и осердился на жену. Ишь, как обрисовала всё! И вовсе не снимают его, сам он уходит. Честно признался лесничему, что не в силах дальше справлять службу.

 

2

 

Утром Кузьма Силантьич выгнал корову в стадо, постоял у калитки, переговариваясь с соседями, взглянул на окна горницы и пошёл в избу.

У печки возилась жена.

Дай пожевать чего-нибудь, ‒ сказал Кузьма Силантьич.

Уже уходишь? ‒ обернулась жена.

Пора…

Как же не повидавшись-то? Погодил бы…

Кузьма Силантьич потоптался и сел на лавку. Затем встал, шагнул к горнице и осторожно потянул дверь. Андрей лежал с открытыми глазами, уставясь в потолок. Лицо его выражало какую-то озабоченность, даже удрученность. Увидев отца, он вскочил на ноги и по-мужски крепко обнял его, прильнув к заросшей щеке. Кузьма Силантьич, оглядывая возмужавшего сына, улыбнулся.

Да поспал бы ещё, чего делать так рано?

С тобой в обход пойду, ‒ сказал Андрей.

Получилось совсем по-детски. Продолжая улыбаться, Кузьма Силантьич укоризненно покачал головой.

Поев блинов с холодным кислым молоком, принесённым из погреба, мужчины вышли на улицу и зашагали вдоль домов.

Со двора вынесся Пират, огромный чёрный пёс, гавкнул громко и кособоко затрусил впереди.

За околицей встретились доярки. Кончив утреннюю дойку, они возвращались с фермы домой. Шумно, наперебой поздоровались с Метелиными. Даша, встретившись взглядом с отцом Андрея, отвела глаза.

Кузьма Силантьич, наблюдавший за ней, решил: конечно, она сманила Андрея. Такая хоть кого присушит... Сын и сейчас всё оглядывается, улыбается. Э-хе-хе, молодо-зелено!

Не знал Кузьма Силантьич, как начать разговор с сыном. Ждал, пока сам скажет. Ершистый он, весь в деда.

Мы тут с матерью толковали о тебе, ‒ начал Кузьма Силантьич, кашлянув.

О чём?

Ну, сам знаешь, какие бабы ‒ пристанут и не отвяжешься. Мол, скоро ли сватов засылать. Люди разное говорят про вас, а мы вроде как в стороне.

Не пришло ещё время сватов подбирать, ‒ Андрей ускорил шаг.

Так мы ведь ничего... Так только, чтобы не оказаться в дураках. А девки ‒ э, никуда они не денутся! Жениться успеется, а вот учиться... упустишь время ‒ не наверстаешь. Так, а как у тебя с этой самой... учёбой?

Андрей ждал этого вопроса и боялся.

Да вот решил... Думаю на заочное перейти, ‒ сказал он осторожно.

На заочное? Это почему же? С деньгами если туго ‒ поможем. Не стесняйся. Мы ещё в состоянии. Да и работу здесь по профилю... ‒ Вдруг Кузьма Силантьич осёкся и, глядя на сына со странным выражением на лице, договорил: ‒ Постой! Уж не ты ли новым лесником назначен?

Андрей достал из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенный лист и молча протянул его отцу.

Чего это ты мне суёшь?

Назначение..

Кузьма Силантьич бумагу взял, но читать не стал, лишь произнёс недоумённо:

Как же так, а? На днях только был у лесничего, сулил скоро замену, а про тебя ничего не говорил.

Не знал Кузьма Силантьич: радоваться или печалиться нежданной вести. С одной стороны, он мечтал видеть сына лесником, грамотным, знающим все до тонкости, а с другой ‒ возникали сомнения: справится ли? Уж больно молод. Вот бы кончил свою академию, тогда бы и за работу... Вдобавок ко всему, зашевелилась обида: молчком, за спиной отца, вёл переговоры с лесничим.

Значит, будешь принимать обход? ‒ проговорил он, нахмурив брови.

Да.

То, что мучило Андрея в последние дни, разрешилось неожиданно просто, он почувствовал себя так, будто сбросил с плеч огромную тяжесть. Подошёл к отцу, неловко обнял за плечи.

Не обижайся, папа, ты ж сам мечтал, чтоб я тебя заменил. Ну вот, пришло, значит, время.

А вскоре они вошли в высокий сосновый бор, тянущийся узкой гривой по песчаному косогору. За ним начинался смешанный лес. В сиянии воздуха на берёзах, липах, клёнах светились набухшие, чуточку озеленевшие почки, излучая нежный душистый запах. В ветвях вовсю заливались трелями разноголосые птицы. Летали бабочки. Тут и там виднелись синие, желтые цветы. Андрей сорвал медуницу и поднёс к лицу.

В это время неподалёку, там, где вдоль оврага широкой полосой росли осины, затюкал топор. Зашумело падающее дерево. Мужчины тревожно и понимающе переглянулись, заспешили туда. Появление лесника с сыном нисколько не смутило Тучу. Бросив срубленную и очищенную от сучьев осину на кучу жердей, он небрежно сдвинул на затылок фуражку и со спокойным любопытством посмотрел на них.

Опять самовольничаешь? ‒ стараясь говорить строго, спросил Кузьма Силантьич.

Тот пожал плечами.

Сколько раз говорил тебе, Геннадий: ну, поимей совесть! А ты ‒ опять за своё…

Для изгороди, Кузьма Силантьич, для изгороди. Кинулся соседский бык в огород, гнилой столб под ним ‒ хрясь. Теперь всякая живность и лезет, как в ворота. Хоть с кнутом стой…

Всё-таки надо было разрешение в конторе взять, а так ‒ не положено, ‒ выговаривал Кузьма Силантьич <…>