Альдук

СОДЕРЖАНИЕ

Часть первая

Часть вторая

НИХУТКА И АЛЬДУК

(Отрывок из первой части)

Крыша фермы протекала давно. В непогоду коровы стояли по щиколотку в грязи, часто проваливались в щели между давно сгнившими досками. Но больше всего Альдук возмущало то, что люди свыклись с этим, а если и ворчали, то потихоньку.

Заведующий фермой Борис Кузьмич еще до прихода Альдук уехал в город на зооветкурсы. Вместо него остался старик Мефодий по прозвищу Нихутка. Дед давно работал на ферме и, как говорили анаткасинцы, «понимал скотную хворь».

Однажды после утренней дойки старик велел всем дояркам собраться в сторожке на скотном дворе. Зашел разговор об удоях, которые с каждым днем падали.

– Этак через три-четыре дня коровы и вовсе перестанут доиться, – неожиданно заявила Альдук.

– Ты милая, часом, не знахарка? – подковырнула ее Июли. Ища поддержки, она подмигнула сидящим рядом женщинам.

– Нам надо, – сказал Нихутка, – как только дождь перестанет, привезти соломы и покрыть коровник. Все мужики сейчас по горло заняты – машинный сарай достраивают, тамаша.

– За мужиков работать заставляешь? – Июли стукнула кулаком об стол. – Чай, мы не колхозные лошади, чтобы запрягать нас как попало и куда попало. Заставляй молодых. – Июли покосилась в сторону Альдук. – Молчите? Аль рты замазали глиной? Вон той, – показала она кивком головы на видневшуюся за окном кучу глины, которой недавно промазывали хлев. Иринка решительно предупредила:

– Ты, Июли, говори только за себя.

Июли встала, протопала к печке, вытащила из-под скамейки побитый, весь в саже чугунок и стала наполнять его горячими углями.

– В нашем колхозе не только коров, но и курицу нечем прокормить, – ворчала она по привычке.

– Постыдись: у тебя полный двор скотины. Корова твоя гладкая, как лось, двухлетка да еще теленок.

– А сколько хлопот с ними! – буркнула Июли.

– А ты без хлопот хотела свое стадо прокормить? – бросил ей Нихутка. – Мужик твой на стороне плотничает, тамаша, колхозный сарай не хочет делать. Да и сама...

– Мой муж – инвалид! – Июли с шумом закрыла треснувшей сковородкой чугунок с горячими углями. – А инвалиду никто не запретит подрабатывать.

– Сколько раз тебе говорить, не таскай отсюда угли.

– Жаль вам даже горячей золы? Не могу я без чая, а тушить угли дома у меня времени нет.

Женщины не стали слушать их опор. Старик махнул рукой, не сделал никакого распоряжения насчет соломы, вышел во двор, сильно хлопнув дверью. Июли посмотрела в окно, потом, сняв сковородку, вновь начала накладывать в чугун горячие угли, пока не выгребла их все.

...У начала Сухого оврага рядами сложены ометы ржаной, уже слегка потемневшей соломы. Альдук и Нихутка перетаскивали ее на ток. Рыжебородый, сухопарый старик перепоясал свой потертый зипун веревкой. Козырек его ветхой кепчонки набух от дождя. Солома была сверху мокрая, тяжелая. Когда Альдук подхватила на вилы охват соломы, старый черенок не выдержал, сломался.

– У вас, молодых, лошадиная сила, – проворчал было Нихутка, но, видя, как огорчилась девушка, утешил ее: – Эти вилы стары, как и я сам. Им пора уже сломаться, тамаша.

– Жаль, что так случилось, – сказала Альдук и, убрав выбившиеся из-под платка косы, стала переносить солому руками.

– Осторожней, ость в глаз попасть может, – предупредил старик.

– А почему у нас на ферме такой беспорядок? – спросила вдруг Альдук. – Июли делает, что хочет. Велели ей идти с нами – не послушалась. Дедушка, не обижайтесь, но так дальше нельзя.

Старик помигал глазами и легонько покашлял.

– Эх, доченька, Июли-то и муж не может обуздать. Что я могу сделать? – Он погладил свою бороду, которая от дождя стала похожа на льняную кудель. – Сколько я говорил правлению, чтобы ослобонили меня от заведующего. Руководи, говорят, временно, пока учится на ветфельдшера Борис Кузьмич.

– Слишком много у нас временного, – резко сказала Альдук. – Коровы под дождем стоят – временно. Телят некуда загонять – временно. Вы на своем веку многое повидали, дедушка, не мне вас учить, но надо что-то делать...

– Да, жизнь повидал уж, слава богу. Только вот, тамаша, в молодости не выучился грамоте. Потому и по науке работать не могу.

– А мы кружок по зоотехнии создадим, запишитесь туда.

– Надо бы. А кто с нами уроки будет проводить?

– Сами по книге учить будем, пока зоотехника нет.

– Это не худо, тамаша. А вот только старуха согласится ли, пустит ли меня туда?

– С ней я сама поговорю. Завтра же, — улыбаясь, пообещала Альдук.

День клонился к вечеру. Старик присел, вынул еду, завернутую в домотканое полотенце.

– Принес ширтан, попробуй-ка. Вкусно высушила его старуха. Все берегла до прихода внука из солдат, да вот, тамаша, пришлось почать...

Альдук стряхнула с себя пустые колосья и подсела к старику. Нихутка неторопливо пожевывал передними зубами, отчего вздрагивали его длинные усы. Дожевав, старик сказал:

– Солома из-под копыт ладно ложится на крышу. Ее ветер не сдувает и дождь не пробивает. Исстари так у нас. Вот только подвезти к коровнику сейчас нельзя, сама знаешь, грязь по колено. Дождь утихнет, пригоним сюда овец, потопчут они солому, а потом увезем ее и покроем крышу. А то председателеву шихру не дождешься, тамаша.

– Да не шихра, дедушка, а шифер, – рассмеялась Альдук.

Они снова принялись за работу. Нихутка, положив очередную охапку, продолжил разговор:

– Старуха моя смеется, сам ты, говорит, захотел поступить в заведующие, хотел покомандовать под новой шихрой.

Долго я не знал, кто бы мог это до ушей моей старухи донести. И кто ты думаешь? Июли! Сам ее застал за моим столом. Что обидно, самый вкусный ширтан мой она слопала. И не подавилась. А ты, дочка, меня попрекаешь ею. Да я ее, как и ты, терпеть не могу.

– Дедушка, надо о таких говорить прямо в глаза, при всех. В газетах пишут, не взирая на лица, критиковать надо.

Нихутка был явно доволен тем, что душу отвел в разговоре с Альдук.

– Ну, пора кончать работу, дочка, – сказал он наконец. – Вечер уже наступил, тамаша.

– Идите, я сейчас, – отозвалась девушка. Нихутка подобрал сломанные вилы и тихонечко побрел с гумна. Немного пройдя, он обернулся и увидел, что девушка вскинула охапку соломы на спину и пошла вслед за ним. Шла, покачиваясь и напевая народную песенку:

Купленная в Алатыре пестрая корова

Много дала нам молока и масла...

Нихутка подумал про себя: «Вон какую она песню знает!» Еще в детстве он слышал ее. Алатырь издавна славился породистыми коровами. Недаром об этом в песне поется...

Старик остановился, подождал Альдук.

– Манька и Красунь часто ложатся прямо в грязь. Вот и несу им подстилку... – сказала Альдук.

– Тогда и я не пойду с пустыми руками. Увидят люди, что про меня подумают, тамаша, – решил старик.

Девушка пыталась отговорить его, но Нихутка все же вернулся на гумно, связал охапку соломы, и они пошли в деревню. Грязь, смешанная с жнивьем, липла к ногам. Дождь к вечеру усилился, проселок развезло, разлились лужи. Дойдя до оврага, Нихутка и Альдук решили передохнуть. Старик снова заговорил:

– Ты давеча сказала – выступать на собраниях надо. Не приучен я к этому, тамаша. Нам бы как-нибудь колхозный скот зиму продержать без убыли.

– Продержать – мало, надо побольше доходов получать, – вставила Альдук.

– У нас так уж повелось, лишь бы падежа не было. А вот теперь ты, будто сговорившись с председателем, стала морочить голову продукцией. А ведь не в одной еще кормежке дело. Сама же вот несешь на плечах для Красунь и Маньки солому...

– Не только человек, но и скотина любит мягкое, чистое место. Не так ли, дедушка?

– Так-то оно так. Не успеваем только, тамаша, не все стараются.

– Надо требовать, чтобы мы лучше работали. Я уже насмотрелась: уговоры ваши не действуют. Надо спрашивать с нас строго. Не сердитесь, но ваша доброта делу вредит.

Слова девушки, видать, не понравились старику, но он промолчал.

– Разве я не так говорю? – заглянула ему в глаза Альдук.

– Верно, ни с кем не ссорился. Не привык перечить людям. Мне уже скоро семь десятков. А Июли я все одно не переспорю. Сам вижу, мало у нас порядка, да как его наладить?

Вода в овраге к вечеру прибыла. Доску, по которой переходили, снесло.

– Дедушка, бросьте солому. Я вам помогу перейти.

И, не дожидаясь ответа, ловко подхватила сухонького старика и вмиг перенесла через бурлящий поток.

– Ой, господи, не увидал ли кто-нибудь? — произнес старик, когда очутился на другой стороне овражка.

Альдук быстро перенесла через широкий ручей и обе охапки соломы.

– Мефодий Никифорович, вы идите домой. Я потом вернусь за вашей соломой.

– Нет уж, справлюсь и сам, тамаша...

Когда Альдук и Нихутка подошли к ферме и открыли калитку, их увидела Июли. Рядом с ней стояла мать Альдук. Мархва сердито отняла солому у дочери и бросила к воротам.

– В такое ненастье не нашел другой дуры, кроме Альдук? Небось, свою внучку так бы не гонял! – накинулась Мархва на старика.

– Ее никто не заставлял. Глядя на нее, я сам... – пытался оправдаться Нихутка.

– Вижу, пять соломинок принес, – съязвила Мархва. – Думаешь, моя дочь может копаться день-деньской в вашей грязи? Сиротку пожалели бы.

Июли проводила Мархву льстивыми глазами. Старик сильно обиделся. «Вот те на... – вслух подумал он. – Хорошо, что не знает, как Альдук меня через речку... На все село опозорила бы, тамаша...»

Июли, спрятавшись за воротами, подслушала, о чем говорил старик сам с собой, и побежала догонять разгневанную Мархву.